Чтоб никогда не наступала полночь

– Конечно, они будут защищены и от этого, – обычным тоном продолжала Гертруда. – Если не все, то большинство. Но многие, услышав это имя или любое другое воззвание к вашей вере, все-таки дрогнут. Это содрогание и послужит вам предупреждением.

– Допустим. И что же дальше?

Брауни не без смущения пожала плечами.

– Делайте, что почтете за лучшее. Я предпочла бы, чтоб вы не ввязывались в драку, а бежали: многие из тех, кого она может послать по вашу душу, смерти не заслуживают, но как уберечься – о том судить только вам. А нам очень хотелось бы, чтоб вы остались живы-здоровы.

– Кому это «нам», кстати сказать?

– Нам с сестрой, разумеется. Говорить от имени леди Луны я не вправе, но сердцем чувствую: она вам тоже зла не желает.

Чтоб не пришлось отвечать, Девен сунул в рот изрядный кусок хлеба.

Окинув взглядом постоялый двор, Гертруда решила сменить тему.

– Скажите, мастер Девен, что вы думаете об этом месте?

Жуя хлеб, Девен тоже окинул взглядом зал. День выдался теплым и солнечным, открытые окна впускали внутрь свежий ветерок, а свет, проникавший снаружи, дополняло пламя сальных свечей. Камыш на полу присыпан сушеной лавандой и прочими ароматными травами, скамьи и столы отскоблены дочиста, эль в кружке из просмоленной кожи хорош и на удивление терпок, хлеб мягок, в колбасе – ни хрящей, ни неприятно жестких комьев… В чем же причина вопроса?

– По-моему, вполне сносно.

– А приходилось ли вам здесь ночевать?

– Раз или два. По счастью, нежеланного общества в постелях не оказалось.

– Еще бы, – хмыкнула Гертруда. – Мы вытрясаем их всякую ночь, когда они не заняты.

– Вы…

Осекшись, Девен отложил недоеденный хлеб.

Улыбка Гертруды приобрела оттенок проказливого самодовольства.

– Мастер Девен, вы не запамятовали? Мы с Розамундой – брауни.

Нет, об этом он не забыл – просто еще не осознал взаимосвязи их подземного домика с постоялым двором, а зря.

– Мы малость прибираемся здесь каждую ночь, – продолжала Гертруда, пока он осматривал комнату новым взглядом. – Чистим, моем, подметаем, чиним, что требует починки. Такова наша работа еще с тех пор, как здесь вместо «Ангела» стоял совсем другой постоялый двор. И даже вчерашней ночью, хотя, не постесняюсь заметить, после вашего ухода нам пришлось поспешить.

От этого вопроса Девен просто не смог удержаться, ведь он задавался им с самого детства:

– А правда ли, что вы уйдете из дому, если хозяин подарит вам одежду?

Гертруда кивнула.

– Но почему?

– Одежда смертных – все равно что их хлеб, – пояснила брауни. – То же, кстати заметить, можно сказать об одежде и пище дивных. То и другое несет на себе печать иной стороны бытия. Надень или съешь – и начнешь изменяться. Правда, обычный брауни такой подарок почтет за обиду: мы – домоседы, перемен не жалуем. Но кое-кто из дивных от всего бренного просто без ума. Тянутся к смертным, как мошки на пламя свечи.

Серьезность ее тона от Девена отнюдь не укрылась.

– Так зачем вы, мистрис Медовар, привели меня сюда?..

– Поесть и выпить «У ангела».

Прежде, чем Девен успел ответить какой-нибудь колкостью, Гертруда успокаивающе подняла ладонь.

– Я вполне серьезна. Мне хотелось, чтоб вы взглянули на это место и увидели, каким его сделали мы с Розамундой.

– Но для чего?

– Чтоб вы мало-помалу не прониклись к нам ненавистью.

С этими словами Гертруда неуверенно взяла его за руки. Пальцы брауни оказались теплыми, мозолистыми, но в то же время удивительно мягкими, словно ее доброта с лихвой возмещала целую вечность работы метлой да тряпкой.

– Прошлой ночью вы слышали разговоры о политических кознях и смертоубийстве, видели леди Луну в изгнании, прячущейся от бессердечной королевы и ее слуг. Что говорить, за прекрасным лицом Халцедонового Двора скрыто немало мерзостей, однако ж не все мы таковы. Одни из нас видят цель жизни в том, чтобы нести в дома людей тепло и уют. Другие являются поэтам и музыкантам, позволяя им заглянуть за грань обыденного, добавляя огня в их творения. Не всех из нас нужно бояться и не со всеми – враждовать.

Взгляд темных, медвяно-карих глаз брауни проникал в самую душу, призывая прислушаться и поверить.

– Но некоторые из дивных, – негромко, чтоб не услышали вокруг, возразил Девен, – играют со смертными шутки – вплоть до таких, что приводят к погибели. А другие, похоже, любят мешаться в политику.

– Ваша правда. Любителей злых проказ – боуги, портунов[45], блуждающих огней – среди нас немало. И знать наша, подобно вашей, играет в собственные игры. Но ведь коварство и злоба некоторых из людей не восстанавливает вас против всего человечества?

– Но вы ведь не люди, – возразил Девен, хотя, чувствуя тепло ее рук, об этом нетрудно было забыть. – Стоит ли мерить вас теми же мерками?

Нет, серьезная мрачность Гертруде шла плоховато: лицо ее было предназначено для веселья.