Чтоб никогда не наступала полночь

– Мы берем пример с вас, – сказала она. – Да, есть на свете земли дивных, лежащие далеко, за горизонтом, за гранью вечерней зари. Кое-кто – и смертные, и дивные – бывают там, а некоторые из дивных живут там от начала времен. Их царство редко интересуется делами смертных. Но здесь, в темноте закоулков вашего мира… Когда ваши вожди направили в бой колесницы, вскоре и наши завели у себя колесо. Когда же смертные пересели с колесниц в седла, наши рыцари-эльфы тоже взялись за копье. Пушек и пороха у нас пока нет, но, несомненно, и это однажды изменится. Тем или иным из ваших обычаев подражают даже те, кто вовсе не жаждет общаться со смертными.

– Даже нашей любви?

Но он же вовсе не собирался этого говорить…

Улыбка Гертруды исполнилась невыразимой печали.

– Особенно вашей любви. Нечасто, однако случается и такое.

Едва не опрокинув вверх дном кружку с элем, Девен высвободил руки из ее пальцев.

– Значит, вам угодно, чтобы я помнил: игра ведется против вашей королевы, а не против всех дивных на свете. – Включая сюда и Луну. – Не ошибаюсь ли я?

– Ничуть.

Словно и не заметив Девеновой запальчивости, Гертруда сложила руки перед собой.

– Как пожелаете. Я это запомню.

Девен бросил на стол несколько монет и поднялся. Гертруда нагнала его только у порога.

– Перед отъездом попрошу ненадолго спуститься вниз. У меня есть для вас кое-что. Не откажите в любезности.

Девену настоятельно требовалось побыть в стороне от волшбы дивных, но не уважить этой просьбы он не мог.

– Хорошо.

– Вот и ладно.

Миновав его, Гертруда первой вышла на залитое солнцем крыльцо и оглянулась.

– Кстати заметить, здешний эль тоже варим мы.

Постоялый двор «У ангела», Ислингтон,

26 апреля 1590 г.

– Мистрис Медовар, – церемонно кивнув Розамунде, объявила Луна, – по приказу Ее величества я должна исцелить полученные раны. Памятуя о недавней моей опале, при Халцедоновом Дворе немногие – если хоть кто-либо – питают ко мне сочувствие, и посему я прошу о помощи вас.

– Ну, разумеется, миледи, – склонившись в столь же церемонном реверансе, ответила Розамунда. – Прошу, идемте со мной, и я о вас позабочусь.

Обе спустились вниз, а затем еще ниже, и испещренные розами половицы сомкнулись над их головами.

Вся церемонность разом исчезла, уступив место глубочайшей тревоге.

– Миледи! Пискун рассказал нам кой о чем, но не все. Садитесь, садитесь, дайте-ка на вас взглянуть.

Протестовать у Луны не было ни желания, ни сил. Увлекаемая Розамундой, она покорно опустилась на табурет, на коем прошлой ночью (словно бы целую вечность тому назад!) сидел Девен.

– Я очень сожалею, но Корр… Он не покинул дворец.

Брауни сокрушенно зацокала языком.

– Мы знаем, знаем! О, если б он только послушался…

Ловкие пальцы распутали уцелевшие шнурки, притягивавшие рукава и юбки к корсажу, и расшнуровали корсаж на спине. Затем настал черед нижней рубашки, и Луна едва не зашипела от боли: тонкое полотно крепко присохло к ранам. Нужно бы поскорее разжиться новой одеждой или прибегнуть к волшбе, чтоб скрыть свой оборванный вид. Да, вокруг все поймут, что наряд ее иллюзорен, но в Халцедоновом Чертоге хотя бы можно не опасаться за невредимость чар.

Обнаженная по пояс, она смежила веки, а Розамунда принялась протирать ее раны лоскутом мягкой ткани, смоченной в воде.

– Боюсь, я подвергаю вас опасности, – сказала Луна. – Корр оказался на месте, мне нужно было навлечь на него подозрения, и я сказала, что накануне ночью он получил некое известие. Если при дворе дознаются, что письмо ему прислали вы…

– Не стоит волнений, – заверила ее Розамунда. – Кабы мы с Гертрудой не могли избежать этаких мелких трудностей, нас бы здесь давно не было.

– Как выяснилось, той ночью он тоже отправил письмо за пределы дворца, Дикой Охоте. По крайней мере, обвинение в этом повергло его в панику. Но о чем в том письме говорилось, мне неизвестно.

Мокрый лоскут в руке Розамунды замер, но тут же вновь принялся за дело.

– Видно, о нас с сестрой. Что ж, увидим.

Луна открыла глаза. Розамунда начала смазывать промытые раны прохладной мазью, и саднящая боль немедля пошла на убыль.

– Перед уходом меня допрашивал лорд Валентин. Интересовался, где я взяла бренный хлеб – на это я попросту кое-что солгала – и откуда узнала о Корре. Тем временем кто-то успел обнаружить тело Фрэнсиса. Я навела Аспелла на мысль, что оба происшествия взаимосвязаны.

– Тогда нужно позаботиться, чтобы они не перехватили гонца. Ну, как? Теперь лучше?

– Намного лучше. Благодарю тебя.

Казалось, огонь в очаге обладал сноровкой согревать комнату ровно настолько, насколько требуется: промозглой сырости подземелья в комнате совершенно не чувствовалось, и посему Луна даже не вздрогнула (по крайней мере, от холода), пока Розамунда отошла к сундуку за бинтами.

Прикрыв порезы мягкими тряпицами, брауни перевязала ребра и грудь Луны чистым белым холстом.

– Три дня – и все заживет, – сказала Розамунда. – А повязки можно будет снять уже назавтра.