Чучело и его слуга. Я был крысой

В кабинете он первым делом взвесил Роджера, потом обмерил его с головы до ног, прослушал сердце и пересчитал зубы. Нельзя сказать, чтобы от этого многое прояснилось, но философ обратил внимание, что зубы у Роджера вполне человеческие. Искать хвост казалось бессмысленным: и так было очевидно, что с крысами у мальчика нет ничего общего.

– Очень хорошо, Роджер, – сказал королевский философ. – А теперь нам нужно проверить твое умственное развитие. Сколько будет два и три?

– Два и три чего? – озадачился Роджер.

– Ладно, давай так: если у тебя есть две вещи, а тебе дадут еще три, сколько у тебя будет?

– Ну, это смотря какие вещи! Если совсем маленькие, то даже и так будет мало. А если большие – то, наверно, столько и не утащишь.

– Так, понятно. Половина четвертого – как это можно сказать по-другому?

– А-а, про сыр я все знаю! – обрадовался Роджер. – Это у нас чеддер. И четверть четвертого – тоже. А четверть пятого – стилтон. Первый – ланкашир, второй – венслидейл…

– Ничего не понимаю, – признался королевский философ, но аккуратно все записал.

– Ну, это когда люди подходили к прилавку и просили полфунта номера четвертого, это был чеддер. Или, там, четверть фунта номера пятого – это был стилтон. Вот он мне, кстати, больше всего нравится! В нем червячки! В общем, иногда эти люди говорили не «полфунта», а просто «половину». Так я и понял, о чем вы спрашиваете. Хитро вы это придумали! – похвалил он королевского философа.

– Э-э-э… спасибо. А скажи-ка мне, когда ты научился говорить?

– Когда превратился в мальчика.

– Ну, ведь мы с тобой знаем, что на самом деле никакого превращения не было, не так ли? Ты всегда был мальчиком. Ладно, допустим, ты думал, что ты крыса. Но крысы не могут…

– Когда я был крысой, я вообще не думал! Я просто был! Так что нет, я никогда не думал, что я – крыса. Я начал думать только потом, когда стал мальчиком. И теперь я думаю, что я – мальчик. Но вы меня что-то совсем запутали. Теперь главное, чтобы я не разволновался.

– Ладно-ладно, успокойся, – нервно сказал философ. Он не привык общаться с детьми и, честно признаться, не ожидал от них разумного поведения. Но даже король и тот был разумней этого странного мальчика. – Не расстраивайся, – добавил он. – Я просто задам тебе несколько вопросов о мире, в котором мы живем. Ты знаешь, как зовут премьер-министра?

Роджер расхохотался так, словно услышал отличную шутку.

– Нет! – выдавил он сквозь смех.

– А как называется этот город?

– Надо же, я и не знал, что он как-то называется! Я думал, он просто есть – ну, как крыса.

– Как зовут короля?

– О, а это я знаю! Его зовут король Генри.

– А королеву?

– Нет, королеву – не Генри. Ее зовут Маргарет.

– Ну а принца?

– И не Генри, и не Маргарет. Принца зовут Ричард.

– Ну и ну! – удивился философ. – Ты знаешь по именам все королевское семейство! Молодец!

– Я даже знаю, как зовут девушку, на которой скоро женится принц. Ее зовут Мэри Джейн.

– Мэри Джейн? – переспросил королевский философ. – Нет, что ты! Ее зовут Аурелия.

Роджер посмотрел на него с сомнением.

– Ну, может быть, это у нее еще одно имя, – уступил он. – Но на кухне ее все зовут Мэри Джейн. Уж это-то я точно знаю.

Королевский философ записал: «Фантазии о близком знакомстве со знаменитостями. Обычное явление среди простонародья. Признак низкого происхождения».

– А что это вы только что записали? – поинтересовался Роджер.

– Просто делаю заметки, – сказал философ. – Чтобы не забыть наш разговор.

– А-а, вон оно что! – воскликнул Роджер. – Вы, наверное, не умеете запоминать! Потому что как только этому научишься, уже ничего записывать не придется. Можно будет все хранить прямо в голове. Много места не занимает, – продолжал он, – только надо все хорошенько складывать, чтобы лежало не комками, а плоско. Я тут увидел, как Джоан складывает рубашки, и подумал: какая отличная идея! И теперь я все проглаживаю утюгом и складываю, прежде чем заложить в голову. Да, и еще нужно, чтобы стопки были аккуратными. Тогда ничего не теряется и можно быстро найти все, что захочешь.

– Потрясающе, – пробормотал королевский философ и записал: «Душевнобольной. Сенсорно-интеллектуальный бред паранойяльного свойства».

Роджер между тем заметил в углу шнурок колокольчика и принялся пожирать его глазами.

– Извините, – не вытерпел он наконец, – вы случайно не знаете, что это там за веревка? Видите, как она растрепалась на конце? Вон какая нитка тянется! А ведь это может быть опасно. Кто-нибудь споткнется и упадет. Давайте, может, я отгрызу ее? Только одну эту ниточку? Ну, если вы не против…

– Хм, – сказал королевский философ. – Ну, давай. Почему бы и нет.

Он перевернул страницу и записал: «Грубые и противоестественные аппетиты».

Роджер отгрыз ниточку – та была длиной почти с его ноготь. Но за одной ниточкой потянулась другая, подлиннее, так что пришлось отгрызть и ее; а сразу за ней обнаружился целый узел, толстенький и очень вкусный, да еще и приправленный длиннющей золотой нитью. Не прошло и минуты, а Роджер уже самозабвенно дожевывал остатки шнурка, упершись носом в колокольчик.