— Пять полных бочек. Три года выдержки, — гордо произнесла женщина.
— Пять бочек? — задумчиво повторил Антон. А бочки большие?
— Каждая на двадцать галонов.
— Галонов… — повторил Антон, силясь понять, что это за мера. — А здесь галон какой? — нашелся он.
— Как и везде, — ответил Флапий, продолжая отправлять в рот куски мяса. Он не знал, чего от него хочет хозяин, и не удосужился объяснить известные всем вещи. Как говорил он: «Это и так все знают».
— А сколько может стоить такая бочка настойки? — не отставал Антон.
— Не меньше семи таланов серебра, — решительно заявила Франси.
— А если мы настойку продадим, у нас появятся деньги, ведь так? Тридцать пять галонов — это много или мало?
— Это пять с половиной империалов, — ответил Флапий, растерявший свою невозмутимость. — Но зачем продавать?
— Как-то надо хозяйство налаживать… с чего-то начинать. А на все нужны деньги. — И, чувствуя скрытое сопротивление этой парочки его новой идее, подумав, произнес: — Вот если продать эту настойку и купить на эти деньги то, из чего она делается, можно будет расширить дело и заработать. А от этой продажи полимпериала я отдам Франси.
— Полимпериала! — брови Флапия взметнулись вверх. — Это слишком щедро, милорд…
— Молчи, телега старая! — оборвала его жена. — Милорд дело говорит. Вы со старым милордом все растранжирили. Я знаю, кому можно продать настойку. Я с вами поеду, распорядись завтра поутру запрячь пару телег. Может, и больше выгадаем.
— Франси! А почему ты, обладая таким даром, как умение делать настойку и торговать, сидишь в кухарках? — Антону после второй кружки стало легче. Спаниель уютно улегся у его ног. Печаль разлуки с родиной отступила, и новые заботы стали захватывать его все больше и больше.
— А кому мои таланты тут нужны, милорд? Всем только дай пожрать и все. Вот и стала кухаркой… как Роза померла. Меня, когда замуж выдавали, думали, за человека…
— Франси! — воскликнул Флапий слегка заплетающимся языком. — Не распускай… Ик… Ой. Язык.
— Ну, я наелся. Спасибо, — произнес Антон. — Хочу помыть ноги и лечь спать. И это. Может, от отца неношеная обувь осталась. Эта уж больно вонюча.
— Флапий проводит вас, милорд, в вашу спальню. Я таз с водой принесу и батильоны. Еще вам одежда другая нужна… Я что-нибудь подыщу.
— Но только не такие стремные штаны, как на отце, — зевая, ответил Антон. Он поднялся, следом вскочил спаниель, завилял хвостиком.
— Пошли, Патрон, спать, — позвал он собаку. — Утро вечера мудренее.
Пес, выражая полное согласие со словами нового хозяина и принимая свою новую кличку, побежал рядом.
Антон придумал собаке кличку — первое, что пришло в голову. Как звали пса раньше, он представления не имел, а угадывать не было желания.
В спальне стояла большая деревянная кровать, на которой облаком возвышалась перина. На стене висел такой же светящийся кристалл.
— Ноги сами обмывать будете, или я это сделаю? — совершенно невозмутимо спросил Флапий.
— Сам. Ты лучше скажи, что это за светильник такой и как его потушить? — Антон кивком показал на кристалл.
— А зачем его тушить? Он сам погаснет. К полуночи. Эти фонарики днем запасают свет, в темноте отдают. Давно висят. Еще до вашего отца и деда появились тут. Конечно, не так светят, как раньше… Сейчас такие уже не делают. Зато масло экономят, и не надо по ночам свечи жечь. Ну, вы оставайтесь, милорд, а я пошел. Завтра поутру поедем, значит… — Он зевнул, прикрыв рот ладошкой, и вышел.
Вскоре с тазом и полотенцем появилась его жена. Поставила у кровати таз. Разогнулась и спокойно произнесла:
— Если по нужде приспичит, то бадья под кроватью. Туда и по серьезному можно сходить. Отдыхайте, милорд.
Антон подождал, когда женщина выйдет, и стал раздеваться. Вымыл ноги с желтой травой. В этой воде постирал носки. Огляделся, где их повесить и, не найдя ничего, пристроил на креплении светильника. На пятках дошел до кровати и лег. Патрон уже вовсю хозяйничал, утопая в пуху и пытаясь найти удобное место, он возился, терся и фыркал.
Уснул Антон почти мгновенно. Не успела голова коснуться подушки, а он уже забылся, впав в тяжелую душную дремоту. А затем Антон оказался в комнате профессора. Странное дело. Он висел в комнате под потолком без всякой опоры и смотрел сверху на испуганного и изумленного Панченко. На полу лежал профессор с копьем в груди и счастливо улыбался. Кошка в клетке непрерывно мяукала. А участковый стоял как вкопанный и силился что-то сказать, но не мог. Бестолково помахав руками, он немного пришел в себя и заорал во все горло:
— Стажер! Сашка! Ты где?
Обрадованный тем, что сумел вернуться, Антон попробовал закричать, но из его горла не вырывалось ни звука. Он хотел спуститься, но и это сделать не мог.
Панченко трясущимися руками достал мобильный телефон и стал перелистывать пальцем номера. Нашел нужный ему и вновь заорал: