Чудовище

Не могу. Но как я покину его, если он смотрит на меня таким молящим взглядом? Я стараюсь успокоиться, слушая собственное дыхание, мы глядим на дрожащее в воде отражение луны и на туман, завивающийся у наших ног. Грудь моя разрывается от бушующих чувств, я вот-вот не выдержу и взорвусь.

Минуту я выдерживаю, но с трудом.

— Все, мне пора. Извини. — Я быстро пожимаю ему руку и поворачиваюсь, чтобы бежать, но он держит меня крепко.

— Пожалуйста, Ким, не уходи, — говорит Рен упавшим голосом. — Мне так тебя не хватало.

Его рука — теплая, надежная, но я вырываюсь.

— Твоя мама будет волноваться. И мой отец тоже.

Надо уходить, не то я взорвусь. Не в силах произнести ни слова, я поворачиваюсь на каблуках и бегу.

— Ким! Погоди! — Голос Рена летит за мной следом по переулку, но я сворачиваю, потом еще раз, чтобы оторваться от погони. Звук его шагов едва слышен, но я по-прежнему чувствую впитавшийся в его одежду запах корицы.

Быстрее, еще быстрее. Я опять сворачиваю и, зная, что здесь он меня не увидит, вспрыгиваю на ближайший дом и бегу дальше по крышам. Туман меня укроет.

Надо бежать.

Я расскажу отцу о больнице, и он придумает, что нам делать. Если он ошибся — или, что еще хуже, я неправильно поняла его слова, — он все исправит. Отец знает, что делать.

А если не знает, говорит голосок в глубине души. Что, если он специально тебя обманул?

Я стараюсь заглушить этот голосок всеми силами, гоню его, вспоминаю о том, как отец со мной добр, как он обо мне заботится.

Нет, отец бы не стал меня обманывать. Если только… если только сам не попал под заклятие и не стал слугой колдуна. Но в это я поверить не в силах. Все, что он делает, он делает во имя борьбы с колдуном, ведь так?

Я никогда еще не позволяла себе вернуться домой без спасенной девочки, но на сей раз мне надо убедиться, что мы не совершаем страшную ошибку. Я не стану забирать девочку до тех пор, дока не поговорю с отцом.

Чтобы сориентироваться в тумане, мне нужно подняться повыше. Я взбираюсь на крышу высокого здания по соседству и озираюсь. Расставшись с Реном, я бежала на запад, значит, фонтан находится к востоку от меня. Вглядевшись, я различаю вдалеке голову счастливого ангелочка.

Я раскрываю крылья и лечу над крышами домой, лечу за ответами.

— Папа! Папа, вставай! — твержу я и трясу его за плечо. В сонной тишине отцовской комнаты мой голос звучит резко и надтреснуто. Отец переворачивается на бок.

— А? Что такое? — Тут он видит мое лицо и подскакивает как ужаленный. — Господи, Ким, что с тобой? Ты словно со смертью повстречалась!

Я не могу сдержать рыданий. Отец обнимает меня.

— Что случилось, милая? Скажи, что с тобой?

Я высвобождаюсь из объятий и сажусь на край кровати. Отец смотрит встревоженно, ночной колпак сполз набок. Не похож мой отец на человека, который служит колдуну, сознательно или сам того не зная. Если он на кого и похож, так разве что на моего папу, доброго и очень встревоженного.

Как же мне начать?

— Папа, мы, кажется, совершили ужасную ошибку.

Отец приоткрывает рот, но я уже не останавливаюсь, потому что боюсь, что, если сейчас все не выложу, потом уже никогда не найду нужных слов.

— Тюрьма, что на карте, — она, по-моему, вовсе не тюрьма. Это… это больница. Больница Брайра. И колдун никаких девочек не крадет. Их крадем мы. То есть я.

Я не свожу взгляд с пола под ногами. В ушах стучит кровь. Если отец и впрямь помогает колдуну, он будет ужасно сердит. А если не помогает, тогда расстроится, что я не разобралась сразу.

Наконец отец говорит — негромко и ласково:

— Почему ты так решила, Ким?

Дыхание замирает в груди. Нельзя рассказывать отцу про Рена.

— Я… я случайно услышала, как люди говорили о больнице, — лгу я, дрожа от страха. — Они стояли там неподалеку, показывали на тюрьму и называли ее больницей. Что, если мы ошиблись? Ну вдруг?

Отец берет в ладони мое лицо. По рукам и ногам у меня растекается прохладное спокойное чувство.

— Нет, милая, этого не может быть. Место, которое я тебе показал, — вовсе не больница, а тюрьма. Я в этом совершенно уверен. Колдун заключает девочек в темницу, а мы их освобождаем. Так и только так. Поверь.

Я верю. Я верю отцу окончательно и бесповоротно. Кажется, я о чем-то там тревожилась, убежала ни с того ни с сего от Рена, ну да какая разница! Все равно я не помню, отчего это случилось, и с каждой секундой причина уплывает все дальше.

— А теперь иди поспи и выбрось из головы эту ерунду про больницу.

Отцовские ладони у меня на щеках становятся теплее. Я чувствую, как сильно устала.

— Про что? — говорю я, пытаясь не потерять нить беседы.

— Ну вот видишь. — Он улыбается. — Утро вечера мудренее.

Он опускает руки, и я бреду к себе в комнату. Папа прав, надо выспаться. Я совсем вымоталась.

Завтра будет новый день. Новый, ясный и понятный.

День пятьдесят первый

Тот вечер с семьей Рена все никак не выветрится у меня из памяти. Человек, которого звали Оливером, стал старше, у него прибавилось седины, и все же это, несомненно, тот самый человек из моего видения о розовом саде.