Чудовище

Я-прежняя откуда-то его знала, но кем он мне был? Садовником, с которым я водила дружбу и который показывал мне розы? Если я закрою глаза, то вновь могу ощутить исходящую от воспоминания надежность и теплоту. Мне кажется, что это неспроста.

Сегодня я долго валяюсь в постели, смотрю, как пробивается сквозь занавески солнце, и мучительно думаю. Есть еще одна вещь, и она меня беспокоит больше всего.

В своих видениях я ни разу не видела отца.

Видела Рена, Оливера, женщину в голубом, маленькую светловолосую девочку, но — не отца.

Он уверяет, что мои видения — никакие не воспоминания, а лишь выверты подсознания, которое перемешивает осколки прошлых впечатлений с делами нынешними. И все-таки с каждым новым видением тревога моя становится все сильнее.

Когда я наконец вхожу в кухню, отец вздыхает и закрывает книгу.

— Что с тобой, милая? Тебе нездоровится?

Будь они прокляты, эти переживания, слишком уж легко прочесть их у меня на лице. Я не хочу тревожить отца, но скрывать чувства так и не научилась.

— Да нет, со мной все хорошо.

Я играю кусочком хлеба. Желудок сжат, как кулак. Наверное, если я что-нибудь съем, меня стошнит.

— Просто…

Как сказать это так, чтобы он не заподозрил, что я говорила с людьми? Или что я хоть сколько-то верю своим видениям? И уж конечно, нельзя говорить, что я повстречала людей, которых в них видела.

— Понимаешь, я иногда вижу и слышу что-то странное. Ну, в городе. И иногда люди говорят… совсем не то, что ты.

Я откусываю кусочек хлеба.

Глаза у отца сужаются.

— Ты что, с кем-то говорила в городе?

— Нет-нет, конечно нет!

Вот опять это сосущее чувство в животе. Я роняю хлеб на пол, к нему мгновенно подлетает Пиппа, вцепляется зубами и уносится с добычей в обустроенное под стропилами гнездо.

— Что же тебя так расстроило?

Я накручиваю на палец нитку, которая выбивается из ткани юбки.

— Понимаешь, я видела в окно одну женщину, она была на кухне, а я как раз шла мимо. Она… она положила в огонь кусок дерева. Я не поняла зачем. Ты ведь так никогда не делаешь.

И в моих видениях тоже ведь никто не делает таких вещей, как отец. Не сшивает животных, не вылечивает одним прикосновением, не готовит порошки, от которых люди засыпают.

Он смеется:

— Милая моя, огонь ведь можно разжигать по-разному. Я делаю это немного не так, как все, но что ж в этом такого?

Он кладет руку мне на щеку, и все мои страхи об огне, о науке и о магии разом тают. Отцовское прикосновение всегда меня успокаивает. Как глупо было думать, будто он как-то там неправильно разжигает огонь.

— Это все?

— Нет. Несколько ночей назад я слышала разговор двух женщин. О тебе.

Он напрягается. Почему, интересно? Может, эти женщины — его знакомые?

— Из их слов я поняла, что ты был знаком с королем. Правда?

Он вздыхает.

— Да, был когда-то.

Надо же, а я думала, он скажет, что не был и что я что-то не так поняла.

— А почему ты не рассказывал?

— Понимаешь, милая, мы с королем Оливером были не в самых лучших отношениях.

Имя короля заставляет меня вздрогнуть. Оливер. А человека, который живет у Рена и его родителей, тоже зовут Оливер. Неужели это и есть король, неужели он прячется у Рена дома? Тогда понятно, почему он так печалился, рассказывая о сделке короля с колдуном.

На сердце у меня неспокойно. Значит, Рен мне не до конца доверяет, иначе рассказал бы, кто такой Оливер.

Но как так вышло, что я сама была знакома с королем и он показывал мне розы в дворцовом саду? Наверное, отец прав — мой разум играет со мной злые шутки.

— В том деле с колдуном мы придерживались разных точек зрения, и, боюсь, я наговорил королю много неприятных вещей, — говорит отец, приглаживая седые волосы. — Я этим отнюдь не горжусь, и именно поэтому с тех самых пор не бываю в Брайре. И тебе тоже не хотел рассказывать. Ты задаешь столько вопросов! Если бы я сказал, что знал короля, а потом не смог объяснить, почему мы не боремся с колдуном вместе… нет, не вышло бы.

Я беру отца за руку:

— Я понимаю. Но если бы ты пошел и поговорил с королем Оливером, он бы тебя наверняка простил. А вместе мы смогли бы сделать гораздо больше.

Он выпускает мою ладонь.

— И думать не смей. Ты сама не понимаешь, о чем говоришь.

Я вспоминаю доброе лицо Оливера, его теплый взгляд, похожий на взгляд Рена, морщины, как на лице у отца. О нет, я понимаю, о чем говорю.

— Но почему? Он что-то такое хотел сделать, а ты был против? Вы поссорились?

— Все, будет об этом. Тебя еще что-то беспокоит? — Отцовское лицо твердеет и становится похоже на мрамор. Должно быть, он здорово поругался с королем, если так расстраивается из-за какого-то вопроса.

Я краснею.

— Да, папа.

На самом деле меня беспокоит столько разных вещей, что я и слова-то едва могу подобрать.

Отец издает стон и откидывается на спинку кресла, сложив руки на груди.