Чудовище

— Извини, я так не могу, — говорю я, и слезы наворачиваются на глаза. — Не могу остаться так близко к моему городу. Он будет звать меня каждый день, но возвращаться туда — значит подвергать опасности и себя, и тебя. Так нельзя. Если колдун снова меня найдет, он сотрет мою память, заставит забыть все, что я наделала… и тебя тоже. — Я вздыхаю. — Нет; мне надо убежать так далеко, как только крылья унесут.

Бату трогает мордой мое плечо.

Мне жаль. Но я тебя понимаю. Если вернешься, приходи к реке. Я снова тебя найду.

Я чуть не до полуночи торчу в лесу за городом, играя в рискованные прятки с горожанами. Но вот луна оказывается достаточно высоко, и я перебираюсь через стену.

Мои ноги знают дорогу, и вскоре я уже стою в саду под окном у Рена. Мысли бегут и путаются. Меня привел сюда его запах — странно только, что Рен не прячется по углам, а спокойно спит у себя дома. Наверное, прятаться на виду у всех и впрямь надежнее всего.

Ну и к тому же все те, кто рвался его повесить, сейчас рыщут по лесу в поисках чудовища.

Я открываю окно и тихо пробираюсь внутрь. Лунный свет серебрит стены комнаты. Я достаю из ранца книгу сказок и кладу на столик у кровати. Из книги торчат засушенные розы, которые он дарил мне, когда принимал меня за другую. Не годится мне их хранить. Последнюю розу со своих кустов я кладу на подушку рядом с его головой и минуту стою неподвижно.

Больше я никогда не увижу Рена.

В душе что-то рвется, а я смотрю и смотрю ему в лицо, словно стараясь навсегда запечатлеть его в памяти.

Это лучший в мире мальчик, кудрявый, темноволосый, с теплыми карими глазами. И он меня ненавидит. И не зря.

Если бы я раньше поняла, что я — чудовище.

Надо уходить, но я не могу заставить себя пошевелиться. Он нужен мне, необходим, как дыхание или полет.

И он меня ненавидит.

Эта мысль причиняет мне боль, но я должна вспоминать его ненависть снова и снова, иначе у меня недостанет сил уйти. Умру прямо тут.

Он меня ненавидит. Если он проснется, они с родителями убьют меня.

Слова режут, словно ножи.

Наконец я могу сделать шаг. Еще один, последний взгляд — и я покидаю комнату.

Лес все еще горит, но, похоже, огонь пытаются тушить. Я приземляюсь на дорогу. Глаза щиплет, в горле першит от дыма. Увидят, как я лечу, — ну и пусть. Подумаешь! Рен и так все знает. Горожане меня боятся, но они уже побежали обратно в Брайр. Перепугаю разве что пару путников или детишек, ну так для этого меня Барнабас и создал.

Хуже всего мне становится при мысли о том, что я не сумела убить Барнабаса, хоть и знала, что он — чистое, беспримесное зло. Я не сумела убить колдуна и не сумела убить человека, которого считала своим настоящим отцом. Хотя именно этот человек и сделал меня убийцей.

Вот глупая!

Я иду к зеленым холмам и лесистым горам, что высятся за тем местом, которое я прежде звала домом. Я слышу, что кто-то приближается — скрипят по камушкам колеса, ржут лошади. Но мне все равно. Ранец — на спине между крыльев, плащ заткнут под ранец. Моя чудовищная сущность выставлена на всеобщее обозрение — пусть смотрят, ахают, презирают.

Голова взрывается острой болью.

День пятьдесят девятый

Еще не открыв глаз, я ощущаю запах. Когда же я вижу стоящего передо мной человека, то отшатываюсь прочь и натыкаюсь на холодные железные прутья.

Я в клетке.

— Так-так, — говорит знакомый голос, — что у нас тут?

Гнусное хихиканье Дэррелла эхом отдается в голове.

Я в той самой повозке-клетке, на которой он увозил девочек.

Зверь во мне ревет и бьется. Я рычу, скалю зубы, и Дэррелл отпрыгивает. Луна успела опуститься, скоро рассветет. Сколько же я пробыла без сознания?

— Давай-ка без этих, милочка. Прутья-то железные, не перегрызешь. И когтями несподручно. — Он зловеще ухмыляется, и я опять шиплю. Хвост молниеносно бьет между прутьев, но Дэррелл отступает на шаг за мгновение до удара.

— Ты того, не дергайся. Со мной тебе не совладать.

Я хмурюсь. Почему — не совладать?

— Ты что ж, думаешь, Барнабас — дурак, что ли? Уж если он сделал чудовище, то и защиту от него придумал.

— Какую защиту? — хрипло шепчу я.

— А такую сыворотку, от яда от твоего. Ничего ты теперь не сделаешь — ну, уколешь как булавкой, да и все.

Отчаяние сжимает меня как в тисках. Я беззащитна. Мне не справиться с этим человеком. Барнабас все предусмотрел.

А я-то еще спрашивала его, когда он отвезет меня в тот счастливый город, где якобы живут девочки! Он говорил — всему свое время… вот оно, свое время. Ярость бурлит во мне — я издаю крик и бью кулаками в пол, чтобы дать ей выход.

— О-о, милочка, я гляжу, за тебя хорошие денежки выложат! — подмигивает из-за прутьев Дэррелл.

Я отшатываюсь. Теперь я поняла. Они продавали девочек, которых я уносила. А теперь продадут и меня.

— И давно ты знаешь, кто я такая?