Чукотскіе разсказы

Илинеутъ съ недоумѣніемъ смотрѣла на незнакомца, она не могла рѣшить, на томъ, или на этомъ свѣтѣ она находится.

— Кто ты? — наконецъ, спросила она шопотомъ.

Незнакомецъ вмѣсто отвѣта зачерпнулъ чашку горячаго бульона и бросивъ туда комокъ снѣгу изъ ковша, стоявшаго съ боку корыта, подалъ ей. Она припала съ жадностью къ краю чашки и выпила ее всю небольшими, но частыми глотками; за первой чашкой послѣдовала другая.

— Что за мясо? — вдругъ спросила Илинеутъ, со страхомъ поглядывая на корыто. Ей пришло въ голову, что это мясо можетъ быть человѣчьимъ.

— Твой олень, — сказалъ незнакомецъ, дѣлая жестъ по направленію къ входу. — Оленя освѣжевалъ, дрова принесъ, огонь развелъ, мясо сварилъ, чай вскипятилъ, жиръ вытопилъ, ребенка вытеръ, пологъ убралъ, — перечислялъ онъ не безъ самодовольства, но внезапно лицо его омрачилось.

— И тѣхъ вытащилъ вонъ! — сказалъ онъ морщась, указывая вновь на дверь и подразумѣвая, конечно, мертвецовъ, недавно лежавшихъ въ шатрѣ подъ шкурами.

Увидѣвъ на его лицѣ выраженіе страха, Илинеутъ, напротивъ, ободрилась. Очевидно, это былъ не Келя, если онъ боялся мертвецовъ. Она стала пристально всматриваться въ лицо незнакомца. Онъ былъ высокъ и плечистъ, но совсѣмъ молодой. Щеки его горѣли румянцемъ и даже на лбу и на подбородкѣ были здоровые загорѣло-румяные блики. Несмотря на ужасную обстановку, глаза его смотрѣли довольно бойко, и чуть замѣтныя брови были забавно подняты къ верху, какъ будто въ знакъ постояннаго удивленія.

— Кто ты? — спросила Илинеутъ болѣе твердымъ тономъ. Бульонъ теплой струей разливался по ея жиламъ, она ощущала давно невѣдомое чувство благосостоянія и покоя. Ей пришло въ голову, что Богъ Милосерднаго Бытія послалъ-таки ей спасеніе:

— Я Кытлепъ! — началъ незнакомецъ, — сынъ Канена, изъ стойбища на рѣкѣ Новой. Ни отца, ни матери не зная, жилъ сиротою на чужомъ стойбищѣ.

Здѣсь онъ остановился, какъ бы для того, чтобы перевести духъ.

— Духъ забрался на стойбище, истребилъ людей. Бр! — замоталъ онъ головой, — никого не осталось! Я лежалъ шесть ночей, какъ гнилая колода, рядомъ съ мертвецами; потомъ уползъ оттуда, какъ подбитая куропатка…

Илинеутъ молча слушала. Судьба Кытлепа имѣла большое сходство съ ея собственной судьбой. Впрочемъ, въ это время и гибель и спасенье выливались въ одинаковую форму на всѣхъ концахъ тундры.

— Какъ твое имя? — спросилъ Кытлепъ въ свою очередь.

Женщина отвѣтила.

— Ты тоже одна?

Илинеутъ молча показала рукой на ребенка.

— Знаю. — кивнулъ головой Кытлепъ. — Это хорошо.

Онъ вдругъ улыбнулся, какъ будто припомнивъ что-то забавное.

— Слышишь! — сказалъ онъ, — пришелъ къ Лалену, а онъ выходитъ съ ружьемъ, какъ будто на дикаго оленя.

— «Удавись, — говоритъ, — или заколись!» Что я за дуракъ, чтобы колоться, если самъ Кэля не могъ меня заколоть?..

Илинеутъ смотрѣла на него съ удивленіемъ: онъ могъ говорить съ улыбкой о подобныхъ вещахъ.

— Ты знаешь? — заговорилъ снова Кытлепъ. — Старики говорятъ, что духъ болѣзни никогда не нападаетъ дважды. — Какъ рысь: если промахнется, уходитъ въ сторону.

— Слова его прозвучали для Илинеутъ какъ пѣніе дѣтей Рультеннина;[88] они несли съ собой новую надежду на жизнь и на освобожденіе отъ ужаснаго кошмара, простертаго вокругъ.

— Гдѣ ваши олени? — спросилъ Кытлепъ дѣловымъ тономъ.

Илинеутъ покачала головой.

— А много? — спросилъ Кытлепъ не безъ любопытства.

— Много! — повторила женщина — выше счета!..

— Пойду искать? — сказалъ Кытлепъ полувопросительно.

— Не ходи! — поспѣшно заговорила Илинеутъ — боюсь одна…

— А чьи будутъ олени? — спросилъ Кытлепъ съ прежнимъ любопытствомъ.

— Этого! — указала Илинеутъ на ребенка. — Дай его сюда! Посмотрю, мальчикъ или дѣвочка.

— Мальчикъ! — сказалъ Кытлепъ, отдавая ей ребенка. — Здоровый.

Илинеутъ сдѣлала усиліе, чтобы повернуться на бокъ.

— Постой! — поспѣшно сказалъ Кытлепъ — я помогу! — И своими огромными руками онъ повернулъ ее такъ ловко и легко, какъ будто-бы весь свой вѣкъ провелъ въ ухаживаніи за роженицами.

Вотъ! — прибавилъ онъ, подкладывая къ ея груди голенькаго ребенка. Теперь въ груди Илинеутъ было немного больше молока и ребенокъ принялся сосать, причиняя ей сильную боль, но она была счастлива и не обращала на это вниманія.

Черезъ нѣсколько минутъ кормленіе было окончено и Илинеутъ опять повернулась на спину, не выпуская ребенка изъ рукъ.

Но черезъ минуту она подняла его вверхъ и протянула Кытлепу.

— Возьми его! — сказала она съ заминкой; потомъ прибавила съ внезапнымъ порывомъ: — Будь ему отцомъ, будь мне мужемъ, будь хозяиномъ дому и стаду, если Богъ Вселенной послалъ тебя для нашего спасенія!

— Хорошо! — просто сказалъ Кытлепъ. — А теперь я буду ѣсть, ибо я голоденъ!.

Черезъ три дня на стойбищѣ мертвыхъ двое недобитковъ духа смерти справили вмѣстѣ кровопомазаніе брака и родовъ. Кытлепъ трижды обвелъ молодую мать вмѣстѣ съ ребенкомъ вокругъ шатра въ закрытой кибиткѣ, запряженной жертвеннымъ быкомъ.