Чукотскіе разсказы

Параличъ Илинеутъ прошелъ уже на другой день, но в теченіе двухъ недѣль она не могла ходить и эти двѣ недѣлі новоявленная семья провела среди шатровъ, наполненныхъ мертвецами, правду сказать, мало обращая на нихъ вниманія и занимаясь своей собственной жизнью. Наконецъ Илинеутъ поднялась на ноги и они покинули стойбище мертвыхъ.

Значительную часть стада Кытлепу удалось собрать и на будущій годъ молодая чета считалась въ числѣ богатыхъ стадовладѣльцевъ и имѣла бѣдныхъ сосѣдей, кочевавшихъ во слѣдъ ея шатра и пасшихъ ея оленей. Злой духъ покинулъ тундру и перебрался къ востоку, но онъ увелъ больше половины жителей, а у уцѣлѣвшихъ олени перестали множиться по прежнему. Оленное счастье покинуло западныя стада и переселилось къ юго-востоку, на верховья р. Олоя. Кытлепъ и Илинеутъ впрочемъ до сихъ поръ живутъ зажиточно. У нихъ много сыновей, но самый удалый — Рультэтъ, родившійся среди дыханія заразы, рядомъ съ мертвыми. Полное его имя Пестрый Рультэтъ, такъ-какъ его лицо и плечи усѣяны маленькими красноватыми пятнышками, похожими на оспенныя; эти знаки наложилъ на него духъ заразы, пролетая надъ тундрой.

Праздникъ

(отрывки изъ дневника).

Полдень давно миновалъ, но солнце еще высоко стояло на небѣ, обливая яркими лучами и хмурые ряды лиственницъ, безмолвно стоявшихъ на обрывистомъ берегу узкой и извилистой виски,[89] и огромные сѣрые шатры нашего стойбища, похожіе скорѣе на холмы, чѣмъ на человѣческія жилища, и въ особенности гладкую, ослѣпительно бѣлую, снѣжную пелену, закутавшую и землю, и мерзлую рѣчку, и черныя вѣтви деревьевъ, упавшую легкимъ пушкомъ на длинныя и острыя верхушки шатровыхъ жердей, похожихъ на связку огромныхъ кольевъ, накрытыхъ толстымъ сѣрымъ чехломъ. Яркій блескъ снѣга рѣзалъ глаза и заставлялъ жмуриться. Воздухъ былъ наполненъ сверкающими блестками тончайшихъ снѣжныхъ пылинокъ, рѣявшихъ и переливавшихъ всѣми цвѣтами радуги. Свѣтъ какъ будто превратился въ вещество, въ блистающую ткань, струившуюся и трепетавшую вокругъ, и заполонялъ землю, вознаграждая ее за унылая сумерки, еще вчера давившія ее своими тяжелыми тѣнями. Въ этомъ обиліи свѣта было что то бодрящее, сулившее обновленіе природы и близкое воскресеніе жизни, закованной уже болѣе полугода въ суровыя цѣпи полярной зимы.

Я довольно уныло бродилъ по стойбищу, стараясь отогрѣть ноги, которыя пощипывалъ славный мартовскій морозъ, не смотря на двойные мѣховые сапоги. Обиліе свѣта не особенно прельщало меня. Уныніе зимнихъ сумерокъ уже изгладилось изъ моей памяти, а невыносимый блескъ снѣга успѣлъ навязать мнѣ начало особой глазной болѣзни, которою въ это время страдаютъ почти всѣ жители полярныхъ странъ. Я предпочелъ бы немножко меньше свѣта, а главное побольше тепла. А между тѣмъ холодъ ни за что не хотѣлъ смягчиться, и при постоянномъ пребываніи съ ранняго утра до поздней ночи на открытомъ воздухѣ, давалъ себя чувствовать самымъ непріятнымъ образомъ, забираясь подъ всевозможные покровы и проникая сквозь самыя затѣйливыя сочетанія мѣховъ.