Чукотскіе разсказы

— Словно бѣгъ водяного червяка! — прибавилъ кавралинъ, сидѣвшій рядомъ со мной.

— Это что? — подхватилъ красноглазый Амрикультъ съ торжествующимъ видомъ.

— А нука, Вэипъ, достань бумагу, гдѣ жители! Найди семью Такэ! Посмотримъ, всѣхъ-ли назовешь?..

И онъ опять весь затрясся отъ предвкушаемаго наслажденія.

На этотъ разъ никакія отговорки не помогли. Скрѣпя сердце, я досталъ изъ портфеля злополучные списки и принялся вычитывать рядъ неудобопроизносимыхъ именъ, которыми лучше не отягощать этихъ страницъ. Чукчи слушали съ молчаливымъ удивленіемъ, которое каждую минуту возрастало. Этынькэу поочередно смотрѣлъ то на мои губы, то на бумагу.

— Гдѣ ты ихъ видишь? — сказалъ онъ, наконецъ.

— Развѣ это похоже на людей? Гдѣ носъ, гдѣ глаза, гдѣ ноги?

— Ого! — говорилъ Амрилькутъ. — Развѣ одинъ Такэ? Эта тетрадь знаетъ всѣхъ жителей. Хорошій пастухъ! Забралъ все стадо къ себѣ и стережетъ, не отпуская.

И онъ указывалъ на мои списки съ такимъ увѣреннымъ видомъ, какъ будто ему была въ точности извѣстна каждая подробность ихъ содержанія. Онъ уже готовился раскрыть ротъ, чтобъ потребовать перечисленія именъ другой семьи, но одна изъ головъ, торчавшихъ изъ-подъ входной полы, неожиданно помѣшала ему.

— Мы тебя не знаемъ и никогда не видѣли! — сурово заговорила голова, обращаясь ко мнѣ. — Гдѣ могъ ты увидѣть наши имена и имена нашихъ дѣтей?

— Во снѣ! — отшутился я. — А ты кто такой? — прибавилъ я съ невольнымъ любопытствомъ.

Голова стала еще мрачнѣе, и внезапно изъ подъ мѣховой драпировки выползло массивное туловище и, раздвинувъ двухъ ближайшихъ сосѣдей, пододвинулось ко мнѣ.

— Ты смѣешься надо мной! — заговорилъ мой вопрошатель. — Я Авжольгинъ, сынъ Такэ. Ты только что назвалъ мое имя, а теперь говоришь такъ, будто не знаешь меня совсѣмъ!..

Дѣйствительно, я встрѣтилъ стараго Такэ нѣсколько дней тому назадъ на сосѣднемъ стойбищѣ, и изъ его устъ записалъ имена его домочадцевъ, но я не имѣлъ никакого понятія о томъ, что прямо предо мной торчитъ голова его сына.

— Зачѣмъ ты записываешь имена маленькихъ дѣтой? — продолжалъ Авжольгинъ. — Отъ этого можетъ быть, вредъ!..

Я хотѣлъ начать длинное и утомительное объясненіе, но пріятели мои, слышавшіе его уже нѣсколько разъ, не дали мнѣ раскрыть рта.

— Ты чего? — напустились они на вопрошателя. — Развѣ этотъ плохъ? Этотъ хорошъ!..

— Это не ко вреду! Это для жизни, это для счастья! Солнечный Владыка желаетъ узнать имена здѣшнихъ жителей, всѣхъ — и женщинъ, и дѣтей… Онъ говоритъ: Если я отецъ, почему-же я не знаю, какъ зовутъ моихъ дѣтей? Онъ хочетъ узнать, сколько кому нужно посылать товаровъ: чаю, табаку и тканей!..

Послѣднее соображеніе было, впрочемъ, произведеніемъ ихъ собственной изобрѣтательности.

Авжольгинъ замолчалъ. Я опять сталъ перелистывать списки. Митрофанъ, сидѣвшій у входа, возбудилъ неожиданный вопросъ.

— А что? — спросилъ онъ меня. — Тылювію-то какъ записалъ, мужчиной или женщиной?..

Я дѣйствительно затруднился, какую отмѣтку сдѣлать противъ имени «превращенной» въ графѣ о полѣ.

— А ты какъ думаешь? — обратился я полушутя къ Этынькэу за разрѣшеніемъ недоумѣнія.

— Ко! — тотчасъ-же отвѣтилъ Этынькэу. — Я не знаю! Похожа на женщину!..

— А почему у ней усы на верхней губѣ? — насмѣшливо возразилъ Митрофанъ. — Ты развѣ не видалъ?..

— Коккой! — со страхомъ отвѣтилъ Этынькэу. — Я не приглядывался. Для меня великій страхъ смотрѣть на такое лицо.

— Отчего страхъ? — безпечно возразилъ Митрофанъ, тряхнувъ головой. — Я не боюсь!

— Не говори! — сказалъ Этынькэу, понизивъ голосъ. — Вотъ моего старшаго брата такая сдѣлала хромымъ.

— Да вы что насъ спрашиваете? — задорно сказалъ Амрилькутъ. — Хотите знать, — спросите у нея самой!..

Я, впрочемъ, заранѣе собирался провести эту ночь въ шатрѣ Тылювіи и счелъ эту минуту наиболѣе удобной для того, чтобы разстаться съ хозяевами. Виськатъ и ея сестра, только что втащившія въ пологъ кипящіе чайники съ чаемъ, узнавъ, что я хочу отправиться къ Тылювіи, стали меня удерживать.

— Зачѣмъ ты пойдешь? — говорили они, — что пить станешь? У нихъ нѣтъ даже чайнаго котла!..

— Я возьму этотъ! — сказалъ я, указывая на небольшой походный чайникъ, принадлежавшій мнѣ.

— Смотри! — сурово сказала Раутына. — Если тамъ повѣсишь чайникъ надъ огнемъ, назадъ его не приноси!..

Въ качествѣ старухи, Раутына была ревностной блюстительницей чистоты домашняго очага, который считается оскверненнымъ, если къ нему попадаетъ какой-нибудь предметъ, находившійся въ общеніи съ очагомъ чужой семьи.

Несмотря на предостереженіе, я подхватилъ свой чайникъ и отправился къ шатру Ятиргина. Однако, у входа я остановился въ нѣкоторомъ недоумѣніи. Огонь на очагѣ былъ погашенъ, и обгорѣлыя головни разбросаны вокругъ. Въ наружной половинѣ шатра никого не было. Обитатели уже успѣли забраться въ свое гнѣздо и теперь ужинали или ложились спать. Вторгнуться къ нимъ безъ предупрежденія не соотвѣтствовало даже обычной безцеремонности полярной жизни. Къ счастью, голосъ хозяина вывелъ меня изъ затрудненія.

— Кто тамъ? — спросилъ онъ изнутри. — Кто пришелъ?

— Гость! — отвѣтилъ я.

— Кто ты?.. — повторилъ Ятиргинъ.