Чукотскіе разсказы

— Гость, Вэипъ, пишущій человѣкъ!

— Войди! — сказалъ Ятиргинъ.

Я немедленно распростерся по землѣ и, проползши подъ входной полой, очутился въ пологѣ.

Хозяева только-что поужинали. Ятиргинъ собирался закурить трубку и усердно ковырялъ мѣдной заправкой закопченный деревянный мундштукъ, чтобы добыть немного нагару.

Табаку у него не было, какъ и у всѣхъ кавралиновъ, уже полгода. Я поспѣшилъ предложить ему листокъ изъ табачнаго мѣшка, который я всегда носилъ въ карманѣ для угощенія чукчей. Онъ жадно схватилъ его и немедленно принялся крошить на небольшой дощечкѣ, потомъ наскоблилъ сырого дерева и, смѣшавъ оба ингредіента, набилъ трубку и съ наслажденіемъ закурилъ.

— Крѣпкій табакъ! — похвалилъ онъ. — Уже шестой мѣсяцъ горькаго не пробовалъ!..

Тылювія съ ожесточеніемъ скоблила ногтями деревянное корыто, въ которомъ недавно помѣщалось мясо, тщательно облизывая буроватую грязь, приставшую къ пальцамъ. Звукъ этого скобленія напоминалъ треніе стального напилка о сухое дерево. Кромѣ супружеской четы, въ пологѣ былъ еще неуклюжій мальчикъ лѣтъ 16, съ круглымъ лицомъ, чернымъ, какъ голенище, и такими оттопыренными губами, какъ будто онъ постоянно собирался свиснуть. То былъ братъ Ятиргина, Китувія, который пришелъ вмѣстѣ съ нимъ изъ Энурмина, чтобы помогать въ дорогѣ, но собирался остаться у Акомлюки въ качествѣ кандидата въ женихи, который долженъ работать и стеречь стадо, пока его признаютъ годнымъ въ мужья. Предметомъ его искательствъ была Нулинга, двоюродная сестра Акомлюки, костлявая, худая, и, вдобавокъ кривая на одинъ глазъ дѣвка, которую никто не хотѣлъ сватать изъ-за ея безобразія. Она была почти вдвое старше Китувіи, но при заключеніи чукотскихъ браковъ это не составляетъ препятствія, если дѣло идетъ о томъ, чтобы бѣдному искателю вступить въ семью богатыхъ стадовладѣльцевъ.

— Итакъ, ты пришелъ! — сказалъ Ятиргинъ, сдѣлавъ нѣсколько затяжекъ изъ трубки.

Слова эти замѣняютъ у чукчей привѣтствіе, но въ данномъ случаѣ они выражали недоумѣніе хозяина.

Я объяснилъ, что у Акомлюки очень тѣсно и что я пришелъ сюда, зная, что тутъ мало людей, и хотѣлъ бы тутъ переночевать.

— Ночуй, ночуй! — поспѣшно сказалъ Ятиргинъ. — Домъ жителя — домъ гостя… Хоть десять ночей кряду… Сколько самъ захочешь…

Я, впрочемъ, заранѣе былъ увѣренъ, что встрѣчу гостепріимный пріемъ, ибо приморскіе чукчи относятся къ гостямъ съ особеннымъ радушіемъ.

— Ухъ! — уже суетился Ятиргинъ. — Чѣмъ только угощать тебя? Мы уже поужинали. Вотъ только объѣдки остались…

Покажи! — обратился онъ къ женѣ. Тылювія молча протянула мнѣ круглый коробъ изъ гнутаго сосноваго луба издѣлія американскихъ эскимосовъ, наполненный истерзанными кусками холоднаго мяса, которое предназначалось къ завтраку.

— Сваримъ чай! — предложилъ я, зная пристрастіе чукчей къ этому напитку.

— Ахъ, у меня нѣтъ чаю! — сказалъ съ сокрушеніемъ хозяинъ. — Было-бы, развѣ я самъ не угостилъ-бы тебя?

— У меня есть, сказалъ я.

— Чайника нѣтъ! — возражалъ хозяинъ.

— У меня есть чайникъ!.. И сахаръ, и сухари! — прибавилъ я, видя его нерѣшительность.

Ятиргинъ все-таки колебался.

— Но вѣдь твой котелъ стоялъ у чужого огня, — жалобно сказалъ онъ. — Грѣхъ противъ домашняго обычая!.. Стой, стой! — вдругъ прибавилъ онъ оживленно. — У меня есть американское шаркающее огниво (спички). Можно будетъ развести новый огонь!..

Дѣйствительно оскверненіе касается только огня, добытаго отъ деревяннаго огнива, которое составляетъ часть домашнихъ пенатовъ. Огонь-же, добытый при помощи стали и кремня, а тѣмъ болѣе спичекъ, считается безразличнымъ и оскверненію не подлежащимъ.

Я послалъ Китувію къ своимъ спутникамъ за дорожными переметами[123] и портфелемъ; Тылювія опять принялась хлопотать около огнища, приготовляя чай и новый ужинъ. Черезъ полчаса мы уже наслаждались горячимъ напиткомъ, на этотъ разъ вполнѣ невозмутимо, ибо назойливая свора любопытныхъ и жаждущихъ подачки людей, отравлявшая каждое мгновеніе каждаго моего ночлега, никогда-бы не посмѣла набиться въ шатеръ превращенной шаманки. За то пологъ Тылювіи былъ гораздо хуже полога Акомлюки. Онъ былъ такъ тѣсенъ, что мы вчетверомъ едва помѣщались въ его предѣлахъ. Лампа, въ видѣ большой каменной чаши, выдолбленной изъ мягкаго песчаника, была наполнена протухлымъ тюленьимъ жиромъ и немилосердно коптила. Ѣдкая вонь горящей ворвани смѣшивалась съ прѣлымъ запахомъ вареной ѣды и немытой посуды въ такой острый букетъ, что даже привычные хозяева время отъ времени просовывали голову наружу, чувствуя потребность освѣжиться. По обычаю приморскихъ жителей, они раздѣлись до нага и сидѣли въ костюмѣ Адама, прикрывая чресла небрежно брошенной полой мѣховой одежды. Тылювія тоже сняла свои необъятные шаровары и разостлала ихъ у себя на колѣняхъ. Я съ любопытствомъ смотрѣлъ на формы шаманки. Конечно, это было мужское тѣло. Грудь, плечи, животъ, ширина таза — все имѣло рѣзко выраженный мужской характеръ.