Чума, или ООИ в городе

– Майер Рудольф Иванович, – отвечает Майер.

– Когда к нам прибыли, Рудольф Иванович? – поинтересовался старик таким тоном, как будто это не было нужно ему для заполнения бумаги, а вызвало истинный интерес.

– Вчера вечером, – отвечает Майер. Кашляет.

– Ну, ну, посмотрим вас сейчас, – и Коссель выходит мыть руки, возвращается, садится рядом с Майером на стул.

– Вижу, вижу, озноб, температура высокая. Но придется всё же вас на минутку раздеть, – извиняющимся голосом сказал Коссель.

Майер с трудом сдвинул одеяло, разделся. Врач приложил ладонь пониже горла, потом взялся простукивать, потом приложил ухо к груди, к спине.

– Кашель?

– Сильный кашель. И дышать трудно. Такое чувство, что вся грудь заложена, – ответил Майер. Закашлялся.

– Да, да, да, – всё так, отозвался Коссель. – Жесткое дыхание, хрипы, особенно сильные слева. Полагаю, крупозная пневмония. В больницу надо, в больницу. Госпитализация…

– Звонят. Вас к телефону. Скорее! Скорее! – довольно внятно говорит вдруг Майер.

Коссель внимательно посмотрел на больного.

– Как вы сказали? – спросил Коссель.

– Девочки прыгают, осторожнее, она упадет…

– Э-э, – дело совсем плохо, дорогой мой! – проворчал Коссель и набрал номер.

Через Петровку, мимо Петровского Монастыря машина «скорой помощи» подъезжает к Петровским воротам и поворачивает к воротам Екатерининской больницы. Редко и крупно падает снег. Поздний вечер. Прохожих почти нет. Всё как-то слишком медленно: и снег падает медленно, и машина едет медленно, и ворота открываются словно нехотя.

В приемном покое доктор Сорин. На носилках вносят Майера.

– Сюда положите больного, – просит Сорин вошедших санитаров. – А бумаги на стол.

– Вот. Распишитесь, – санитар протягивает бумагу. Сорин расписывается. Санитары уходят. Сорин смотрит в бумаги, издали взглядывает на Майера, поднимает телефонную трубку.

– Второй пост? Лена? Там Нины Ивановны у вас нет? Если зайдет, скажи, чтоб срочно шла на место. Черт-те что!

Сорин встает, подходит к Майеру. Тот лежит с закрытыми глазами. Кашляет. Сорин снова смотрит в бумаги.

– Больной, вы меня слышите? – спрашивает он. – Ваши фамилия-имя-отчество… – он выжидательно смотрит на Майера.

– Маска, маска… отошла… несчастный случай… – бормочет Майер, и какая-то сдвинутая, расплывчатая картина возникает:

…Телефонный звонок, стук в дверь, голос сторожихи Гали, и возглас Майера – «Сейчас!», и отошедший край маски, обнажившийся в том месте, где отвалился ватный валик.

– Маска… маска… вас к телефону… – лепечет Майер.

– Так. Бред, – констатирует Сорин и снова набирает номер.

– Четвертый пост? Нины Ивановны у вас нет? Если появится, пусть немедленно отправляется на рабочее место! Безобразие! Тяжелый больной, а я без сестры.

Но раздражение Сорина мгновенно сменяется сосредоточенностью и вниманием, как только он подходит к больному. Он осторожно раздевает Майера, набирает в шприц какое-то вещество…

…А на лестничной площадке Тоня Сорина стоит со своей подружкой Ниной Ивановной. Нина Ивановна курит, Тоня рассказывает:

– Он, понимаешь, на то рассчитывал, что я ему буду заместо мамы, пироги печь и в рот вкладывать. Да не хочу я!

– Тонь, а чего ты хочешь-то, подумай. Раз ты замуж шла, ты что думала-то, муж тебе суп варить будет, да?

– Да у меня знаешь какие кавалеры были! – горделиво сказала Тоня.

– Да какие они ни есть, кавалеры, а когда замуж выходишь, всё одно – суп варить и носки вонючие стирать. Будь он хоть золотой, кавалер-то! А твой-то, Александр Матвеевич, очень приличный человек, это я тебе точно скажу, – настаивает Нина Ивановна.

– Да скучно мне с ним, Нина, скучно. Ни в кино, ни в театр, ни на танцы. Если не на дежурстве – сидит и медицинские книги читает. Я же молодая всё-таки… и вообще – еврей…

В приемном покое Сорин осматривает Майера. Тот кашляет, сплевывает бело-розовую пену. Сорин подносит эту пену к лампе, рассматривает, ощупывает подмышки, паховые области.

Берет пиджак Майера, ощупывает его, вынимает из нагрудного кармана документы – партбилет, военный билет…

Последний документ, который он рассматривает, – пропуск, на котором написано «Противочумный институт».

Садится, охватывает голову. Потом встает и запирает дверь, ведущую в приемный покой. Почти немедленно вслед за этим раздается стук.

– Александр Матвеевич, откройте! Чего это вы закрылись? – это Нина Ивановна пришла с перекура.

– Нина Ивановна! Здесь ЧП. Я запер эту дверь, вероятно, сейчас будет объявлен карантин.

– Что? Что случилось? Александр Матвеевич, вы извините, я отлучилась.

– Нина Ивановна, теперь это не имеет значения. Может, к лучшему. Пожалуйста, возьмите ключ у вахтера и заприте входную дверь в приемное отделение с улицы…

– Александр Матвеевич! Откройте! – кричит Нина Ивановна.

Она продолжает стучать в дверь, но Сорин не говорит ей больше ни слова. Он укрыл стонущего и покашливающего Майера и сел к телефону.

– Лариса Ивановна! Мне срочно нужен Лев Александрович, соедините, пожалуйста, с ним… Тогда попрошу его домашний телефон. Это экстренное сообщение. Я бы не стал его тревожить. Да, на мою ответственность. Записываю.