Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным. Из дневников 1911-1965

Пятница, 27 октября 1944 года

Весь день дождь. Не выходили из дому. Опять «трения» с Рэндолфом: в очередной раз посетовал, что я мог бы быть с ним повежливей. Меня этим не проймешь: он просто распущенный хам; ему доставляет удовольствие хамить тем, кто слабее него; если же он имеет дело с таким же сильным, как он, то тут же принимается скулить. Если ему все это сказать – поймет, но выводов из сказанного не сделает. Как бы там ни было, мы обречены жить вместе, и я должен держать себя в руках и признавать за ним права вышестоящего офицера, пусть он и уклоняется от своих прямых обязанностей. Во время воскресного воздушного налета он потерял лицо, и сейчас я менее всего склонен скрывать свое раздражение. Факт остается фактом: он несносен, у него отсутствует фантазия, острота ума. Он по-детски памятлив, и память заменяет ему мысль. Задачи он ставит перед собой самые незначительные, но и эти задачи неспособен решить из-за неумения владеть собой. По характеру он человек зависимый – а потому привязчивый и эмоциональный. В длительном общении он плох, но вывод напрашивается сам собой: никто, кроме него, не выбрал бы меня, и никто, кроме меня, не ужился бы с ним. В нашей с ним общей военной работе мы оба находимся на пределе – но выхода ни у него, ни у меня нет, и мы должны с этим считаться.

Вчера через Топуско прошла мусульманская «бригада», число солдат – как в батальоне, почти все оборванные, без сапог и вещмешков; запевалы пытаются заставить солдат петь что-нибудь задорное, юное. Очень молоды и худы. Будь у них, как у их отцов, длинные усы, экзотические наряды и византийское оружие, и они прошли бы через этот уютный городок незамеченными. Но у них с нами слишком много общего. Их оружие и пришедшая в негодность форма – наша или итальянская. В Казине они воевали так же, как воюем мы – не умением, а числом; грабят так же, как мы. Их, как и нас, поджидают рентгеновский аппарат и операционный стол. И поражение они терпят, как мы: неспособны отбить контратаку. И так же вероломны. Трижды клялись в верности своему командиру, а затем убили его ради денег. Вот она, Европа, подумал я.

Суббота, 28 октября 1944 года Мой сорок первый день рождения – самый беспросветный за последние одиннадцать лет. Весь день накрапывал дождь, и из дому вышел всего один раз – пошел в купальню, которая, как нам сказали (и ошиблись), должна открыться вновь. Год получился хорошим: родил дочь, написал книгу, спасся от смерти. Молю Бога, чтобы в следующем году, в этот день, я был у себя дома, за своим письменным столом, в мире и покое.