Чужое имя. Тайна королевского приюта для детей

24 февраля 1932 года

Уважаемая мадам!

В связи с вашим обращением: оно было рассмотрено попечителями на вчерашнем совещании, и я рад сообщить, что они решили принять вашего ребенка. Вы должны лично доставить девочку в наш приемный покой 2-го числа следующего месяца, в среду утром, ровно в 10.30.

Пожалуйста, подтвердите получение этого письма и будьте пунктуальны, так как на этот день назначен прием других детей, и если вы опоздаете, то нарушите установленный распорядок.

Дополнительную одежду для ребенка приносить не надо.

Искренне ваш,

секретарь

В назначенное время Лена Уэстон принесла свою малышку по указанному адресу на Брансуик-сквер, 40. Расположенный лишь в нескольких кварталах от фешенебельной Рассел-сквер, где в бело-серых домах с ярко окрашенными дверями и большими бронзовыми дверными молотками проживали некоторые из наиболее состоятельных горожан, госпиталь для брошенных детей был скромным сооружением из красного кирпича, а оконные рамы со свежей белой отделкой придавали фасаду упорядоченный и опрятный вид. Там был только один вход с простым бетонным крыльцом, ведущим к безыскусной деревянной двери.

Должно быть, Лена трепетала от предвкушения, когда поднималась на это крыльцо; надежда избавить свою семью от позора с каждым шагом придавала ей сил. По правде говоря, мне мало что известно о характере Лены или о ее мыслях в тот день, поскольку от нее остался лишь след бюрократических хлебных крошек в архивах госпиталя. Но по меркам того времени Лена обладала редким даром убеждения, позволившим ей восстановить свою респектабельность и относительную безопасность.

В ответ ей предложили сделать лишь одно: навсегда забыть о существовании собственной дочери.

5

Незаконнорожденные

Для понимания выбора Лены мне придется вернуться в XVIII век, к образам, которые теперь кажутся варварством, – мертвых и умирающих детей, выброшенных в сточные канавы или закопанных среди мусорных куч на улицах Лондона. Это может показаться глухим Средневековьем, но позор нежеланной беременности в то время был настолько гибельным, что женщины из любых слоев общества иногда доходили до детоубийства. Какое место лучше всего подходит для сокрытия улик преступления, если не кучи обглоданных мясницких костей, разбросанных в темных переулках, где трупик ребенка вскоре будет погребен под грудой экскрементов, выливаемых из ночных горшков жильцами верхних этажей?

Разумеется, далеко не все дети погибали от рук своих отчаявшихся матерей. Многих просто оставляли на волю судьбы. В любой год на лондонские улицы попадало более тысячи брошенных детей; те, кому повезло пережить младенчество, часто становились ворами, попрошайками и юными проститутками. Порочность лондонской уличной жизни была настолько повсеместной, что отражалась в произведениях искусства того времени, самыми памятными из которых были гравюры Уильяма Хогарта. Один из ведущих художников XVIII века, который впоследствии занялся еще и спасением детей, отвергнутых обществом, в 1730-х годах Хогарт заворожил Лондон серией картин «Карьера гуляки». История мужчины, который бросает свою беременную невесту и проматывает состояние на разгульных вечеринках и в диких оргиях, получила большой резонанс в обществе. Разумеется, его ожидало наказание: последняя картина изображает гибель мота в Бедламе, печально знаменитом сумасшедшем доме.

Лондонский правящий класс имел долгую историю содержания и обеспечения детей, чьи отцы пали смертью храбрых или слишком долго оставались в море, служа своей стране. Но растущее количество незаконнорожденных детей, брошенных на городских улицах, было совсем другим делом. Члены высшего общества не считали уместным помогать детям, рожденным вне брака, что само по себе считалось аморальным событием, противоречившим учению Христа. Филантроп и писатель XVIII века Джон Хануэй подытожил преобладающую точку зрения в описании провала первых попыток спасения брошенных детей во времена правления королевы Анны: помощь незаконнорожденному ребенку «могла показаться поощрением греховности падших женщин, облегчением их участи за счет заботы об их детях»[20].