Чужое имя. Тайна королевского приюта для детей

Подъем благосостояния произошел на фоне спада имперских амбиций Британии, еще недавно желавшей расширить свое влияние на Европу и за ее пределы. В Северной Америке назревал конфликт, и Англия уже участвовала в ряде территориальных войн: сначала Девятилетняя война с Францией, потом войны за испанское и австрийское престолонаследие. С войной и экономическим ростом возникла насущная потребность в человеческих ресурсах, которые становились все более скудными, – в здоровых мужчинах для сражений и в женщинах для обслуживания растущих аппетитов правящей элиты. Томас Корам был умным человеком, и в этих обстоятельствах увидел возможность продвижения своего проекта под новыми, хорошо обоснованными лозунгами. Теперь он утверждал, что забота о брошенных детях является не просто филантропией, а действием во имя общественного блага, которое позволит удовлетворить потребность правительства в «полезных членах государственного устройства… для более чем достаточного обеспечения умелых рабочих рук, производства товаров и появления верных слуг, выросших из бедных брошенных детей, беспризорников и найденышей»[22].

Так найденыши были превращены в будущих слуг и солдат – в строительные кирпичики растущей экономической мощи Британии.

Новый подход Корама оказался успешным. 21 июля 1739 года он подал королю Георгу II целых три петиции: одну от себя лично, вторую с подписями десятков герцогов, графов и рыцарей, всех членов Тайного совета, спикера палаты общин и премьер-министра, а третью – с подписями мировых судей. Менее чем через месяц, 14 августа 1739 года, Георг II выпустил королевский патент для официального открытия «Госпиталя для содержания и обучения беззащитных и брошенных маленьких детей».

20 ноября 1739 года Корам с гордостью представил патентную грамоту герцогу Бедфорду, который стал первым президентом госпиталя, и таким образом открыл первое в Англии светское благотворительное учреждение. За следующие двести лет «госпиталь для брошенных детей», как он вскоре стал называться в народе, позаботился о тысячах детей, которые в итоге скорее всего сгинули бы без следа или были бы обречены на борьбу за существование на жестоких лондонских улицах.

Достижение Корама стяжало ему славу одного из величайших филантропов в истории Англии, но его успех имел свою цену, которую пришлось платить грядущим поколениям. Хотя он спасал этих детей, но обрекал их на беспросветную жизнь с мытьем полов и сменой ночных горшков либо посылал на войну, где их считали расходным материалом.

Итак, найденыш начинал жизнь в позоре из-за незаконной связи между его отцом и матерью. Если родителям удавалось избежать позора, ребенка надежно изолировали от общества. Но у него почти не было надежды на лучшую жизнь, поскольку он получал единственный выбор: обслуживать потребности английского правящего класса.

Двести лет спустя женщина с темно-русыми волосами и бледным лицом оставила своего ребенка в госпитале для брошенных детей ради спасения чести своей семьи. Казалось, что этот ребенок будет подвергаться гонениям и унижениям только из-за своего появления на свет. Казалось, девочка была обречена всю жизнь обслуживать интересы правящей элиты. Ей даже не позволили сохранить свое имя.

Вместо этого ее назвали Дороти Сомс.

6

Беготня

У меня не было мысленного образа моей матери. Я не помнила цвет ее волос, была ли она пухлой или худощавой, как разбегались морщинки возле ее глаз, когда она улыбалась – если она вообще улыбалась. В раннем детстве мой мозг был пористой губкой, готовой впитывать даже малейшие крупицы информации о ней. Мимолетного замечания было бы достаточно, чтобы пленить мое воображение. Но эта тема находилась под запретом. Моя мать никогда не говорила о себе. Не было фотографий на каминной полке или историй за ужином. Я даже не знала, как ее зовут.

Разбирая архивные документы и читая письма Лены, я испытывала растущее ощущение родства. Она совершила одно из величайших общественных правонарушений: родила ребенка вне брака. Но при этом она пошла против еще более мощной общественной нормы – она отказалась от своей плоти и крови и оставила своего ребенка в руках у незнакомцев. В наших библиотеках полно книг, где превозносят женщин, которые идут на жертвы ради своих детей, и осуждают тех, кто не делает этого. Картины на стенах величайших музеев обожествляют мать как неземную и священную фигуру, чья любовь служит залогом преображения и искупления. В этом заключается недвусмысленный урок истории: нет ничего более святого, чем связь между матерью и ее ребенком.

Лена отказалась от материнства, однако я не осуждала ее. Она была изгнана своей семьей и не имела доступа к государственным средствам для матерей, чьи мужья умерли и бросили их. Если бы она удержала ребенка при себе, ее ожидала бы тягостная и позорная жизнь.