Далекие острова. Трилогия (СИ)

   Я вспомнил остров Хос. Фруктовые сады, старые домики из красного кирпича, три таверны, кондитерская, деревянные магазины и лавки, церковь, гимназия, склады и порт, вот и все достопримечательности. Вся моя жизнь была связанна с этим островом, но на родину я не торопился, мне не хотелось терять жалование гвардейского офицера и уезжать из столицы. За последние годы я успел отвыкнуть от гражданской жизни, штатской одежды и тоскливых семейных обедов, на которые нельзя было опаздывать. Правила в нашей семье устанавливала бабушка. Словно старый адмирал, она восседала на своем стуле с резной спинкой и управляла виллой. Даже мой отец, человек грубоватый, далекий от нежностей и сантиментов, не решался ей перечить. Все должны были вставать в семь утра и завтракать в столовой, обед был в два часа, ужин в семь. Уносить еду в комнату нельзя, если опоздаешь на завтрак, будешь ходить голодным до обеда. Таковы были правила и они никогда не менялись, чтобы не случилось, даже в день смерти моего деда, все должны были есть по расписанию. Моя бабушка была строгой, но мудрой женщиной, и если не считать многих придуманных ею бессмысленных правил, которые всю жизнь ужасно раздражали меня, жизнь в семье протекала мирно. По крайней мере мы никогда не знали нужды.

   Муки, что-то напряженно писал. Иногда он так увлекался, что вытягивал губы дудочкой, в другой раз начинал, что-то шептать, потом прерывался и с задумчивым видом смотрел в окно. Часы в углу сухо щелкали. Меня никто не вызывал.

   Я встал и прошелся по приемной, чтобы размять затекшие ноги. Часы пробили девять.

   Муки встрепенулся: - Может быть чаю?

   Он всем своим видом показывал, как ему неловко, что такой блестящий офицер вынужден ждать в приемной.

   - Нет. Спасибо. Ничего.

   Я подошел к окну и стал смотреть на площадь.

   Я познакомился с адмиралом Кролом четыре года назад, когда нас, шестерых выпускников срочных офицерских курсов, отправили на фронт. На старом складе, где временно был размещен штаб, горели бледные переносные фонари и сновали порученцы. Мы стояли у стены и смотрели, как высокий худой адмирал, что-то объяснял склонившимся над картой офицерам. Они говорили тихо, и расслышать что-нибудь было совершенно невозможно.

   - Может быть на наших глазах вершится история - сказал Гум. Он был школьным учителем, ему тоже было тридцать и его призвали на три дня раньше меня. Нескладный и лопоухий, с хроническим плоскостопием, он был посмешищем на курсе и не вылезал из нарядов, но его патриотического духа хватило бы на целый взвод. - Вот сейчас они придумают нечто такое, что опрокинет вардов в океан и война закончится.

   - Ты говоришь, как проклятые проповедники у нас в казарме. Противно слушать. - прошипел Даб, маленький и кругленький, словно колобок, он вырос в долинах Кола, любил лошадей и хорошо играл на гитаре, скрашивая наши тоскливые вечера в казарме. Служить он не хотел, и дома, долго прятался от коменданта, пока однажды не напился в кабачке и не проснулся уже на призывном пункте.

   - Лучше бы они придумали, как нам остаться в живых.

   - Прекратите, - довольно громко воскликнул Гум: - Вы не патриот!

   Есть такие люди, которые всегда говорят громко, чтобы их заметили. Гум очень хотел стать героем. Он не пил, не курил и никогда не был женат.

   Адмирал оглянулся. Ему было плохо нас видно, стена, у которой мы стояли, почти не освещалась.

   - Эй, тихо там! - прикрикнул он: - мешаете!

   - Заткнитесь, патриоты хреновы - прошипел Гор, самый старший из нас. Ему было сорок лет, и он решил, что в первом же бою, прострелит себе ногу, чтобы демобилизоваться.

   - А то сейчас отправят нас на передний край. Глотнем водички по самую макушку.