Дальними маршрутами

...Долго бежал по неровной грунтовой полосе наш самолет. Темный лес впереди надвигался стеной. Но вот деревья слегка отделяются от воздушного корабля. Сбавлен газ моторам, изменен шаг винта — сразу шум пропеллеров резко уменьшается, становится ровнее и привычнее. Где-то за нами с тридцатисекундным интервалом делают разбег и поднимаются в темень ночи самолеты летчиков Уромова, Иконникова, Штанько, Федорова, Кротова, Гавриленко и других офицеров нашего полка.

Прижатые густыми черными облаками к самым верхушкам деревьев, начали мы свой полет на Будапешт. Вот мы вышли на исходный пункт маршрута и взяли курс на юго-запад в сторону Карпат. Пламя из выхлопных патрубков моторов зайчиками играет на верхушках лиственных деревьев. Правый мотор изредка постреливает, и от этого самолет несколько трясет.

— Свечи забрызгало, — как бы оправдываясь, говорит по переговорному устройству Иванов. — И тут же, обращаясь к стрелку-радисту, повелительным тоном продолжает:

— Дегтярев, как со взлетом других машин?

— Все в порядке, товарищ командир. Двадцать три единицы отошли от ИПМ и следуют за нами.

— Хорошо. Связь держать с КП непрерывно.

— Разрешено только до Карпат, а там полное радиомолчание, — напоминает радист.

— Знаю.

На первом этапе маршрута мне пришлось рассчитать курс по шаропилотным данным, полученным от синоптиков еще перед полетом. Скорость и направление ветра оказались довольно точными, и потому мы летим сейчас без каких-либо отклонений от заданной линии пути. Нижний край облачности заметно приподнялся, и наш самолет постепенно стал отдаляться от массива леса. Высотомер показывал 600. В кабине запахло сыростью.

— Не пора ли нам, Анатолий Васильевич, пробивать облака вверх? По всем признакам вот-вот польет дождь, — обратился я к Иванову.

— Пожалуй, так. Лучше сохраним силы молодых экипажей, — отозвался капитан. И тут же по командной радиостанции передал: «Я Сокол 21, всем пробивать облака вверх. Скорость набора полтора — два метра в секунду».

Как только мы перешли в режим набора высоты, корабль вошел в темные непроницаемые облака. Началась «болтанка», а затем полил сильный дождь. В таких условиях экипажу приходится работать напряженно. Но, кажется, труднее всех нашему радисту Ивану Дегтяреву. Он зорко наблюдает за воздухом, и ему же постоянно приходится следить за потоком радиограмм, которые передают идущие сзади нас экипажи. По договоренности важные радиограммы он докладывает нам с Ивановым. Вот на самолете лейтенанта Воробьева отказало переговорное устройство. С земли передали: «Самим устранить неисправность, продолжать полет». На машине летчика Кукушкина не убралась до конца правая нога шасси. Долго пришлось повозиться экипажу, прежде чем неполадка была ликвидирована. И вот в эфире слышатся радостные слова: «Все в порядке!»

В эти минуты мне почему-то захотелось посмотреть на командира. Открыв металлическую шторку, я заглянул в кабину. По выражению лица Иванова, освещенного тусклым светом приборных лампочек, по его позе, уверенным движениям можно догадаться, что у него превосходное настроение. Как бы в подтверждение моих мыслей он, толкнув ногой в перегородку, разделяющую наши кабины, весело кричит мне:

— А молодежь-то у нас стоящая, Алексей.

В кромешной тьме мы настойчиво лезем вверх. Высотомер уверенно отсчитывает: 2700, 2900, 3100... За нами идут остальные экипажи полка. Хотя их не видно, но все мы чувствуем, что где-то вот здесь, рядом, летят наши боевые товарищи, друзья. Все они выдерживают заданный режим полета. «Ну, а наш флагманский корабль, как он продвигается в облаках? Не сносит ли его в сторону?» — сверлит у меня в голове. И тут же я вновь углубляюсь в расчеты, снимаю пеленги с боковых радиостанций. После этого даю задание радисту, чтобы он попросил пеленгаторный пункт аэродрома «засечь» наш самолет.

Дегтярев быстро устанавливает с землей связь и нажимает на ключ зуммера. Вскоре нам на борт передали пеленг — 192 градуса. Прокладываю его на карте, веду карандашом до пересечения с линией пеленга боковой радиостанции. Что такое? Точка пересечения двух пеленгов далеко в стороне от заданной линии пути. «Неужто так далеко уклонились?» — подумал я. И тут же, отбросив тревожные мысли, пишу записку Дегтяреву: «Чепуха какая-то, а не пеленг, запроси землю еще». И тут же посылаю ее по пневмопочте. Вскоре старшина прислал мне патрон, в котором была аккуратно свернута моя записка и на обороте приписка: «Путаники и растяпы, мы здесь, в облаках, в холоде работаем лучше, чем вы на земле под крышей. Если и дальше будете нам так помогать, то лучше мы как-нибудь одни обойдемся, без помощников» — такое послание передал я на землю. Получил новый пеленг — 218 градусов и тысячу извинений». Дальше следовала шутливая приписка: «К вашим услугам. И. Д.»

На высоте 3700 метров мы вышли наконец из облаков. Было очень сыро и холодно, но я, занятый своей работой, не заметил перемен. Не заметил бы я и того, что самолет вышел из облаков, если бы не голос Иванова, по тону которого можно было понять, что обстановка изменилась к лучшему.