Дамский негодник

– Чтобы потом не забыть, хочу сначала вам пересказать все приметы убийцы.

– Да-да, – закивала Далила. – Перескажите, пожалуйста.

И Куськина пересказала:

– Высокая, стройная, длинноногая женщина лет двадцати пяти тире тридцати. Что еще? Да, с пышным кобыльим хвостом на затылке. Волосы светлые. Подкатила к ограде на новеньком белом «Опеле», но была в фартуке и домашнем халате. Ворвалась в дом Анфисы как фурия, следом раздались страшные вопли. Утром мою соседку убитой нашли.

– Кто нашел? – севшим голосом спросила Далила.

– Домработница и нашла, – победоносно сообщила Генриетта Карловна и добавила почти радостно: – Я уверена, та, светловолосая, Анфиску и грохнула.

«Светловолосая, высокая, стройная, длинноногая, лет двадцати пяти тире тридцати, с пышным кобыльим хвостом», – пронеслось в голове у Далилы.

Это были приметы подруги Людмилы. Одна к одной. Даже марка машины совпала, белый новенький «Опель» – подарок мужа. И фартук. Дома Людмила ходит в халате с огромными бирюзовыми пуговицами. И в фартуке.

Самсонова оцепенела.

– А теперь я расскажу, как мне достались эти приметы, – воскликнула Генриетта Карловна, чрезвычайно довольная испугом Далилы.

Глава 16

Занудливая и частенько откровенно противная Куськина вызывала у Далилы сочувствие, поэтому она ее и терпела. Счастливая безоблачная молодость Генриетты Карловны пролетела, на смену ей приплелась угрюмая старость, затянутая тучами одиночества, страхов, болезней. Появилось все то, к чему не привыкла удачница Куськина. Пришлось привыкать.

Привыкала она тяжело. Былая краса улетучилась вместе с поклонниками – и лифтинг не помогал. Богатый и любящий муж отошел в мир иной. Его капиталы в руках Куськиной не удержались, пришлось цепляться за сына. Купаясь в мужском обожании, дружить она не научилась. За 58 лет жизни интересного дела себе не нашла. Профессии не приобрела, зато обогатилась дурными привычками. Ломалась, кокетничала, безудержно молодилась, рылась в своей зудящей душе – чудачествовала напропалую.

Глядя на Генриетту Карловну, Далила порой изумлялась недальновидности мнения, бытующего в нашем обществе.

«Вот она, по обывательским меркам счастливая женщина, – размышляла Далила. – Кто ей не позавидует? Действительно, жизнь прожила, наслаждаясь, зато к старости оказалась совсем не готова. А почему?

Потому что внутри пустота. Как мы любим себя?

Любовью других.

А когда другие перестают нас любить, что остается? Остается наша любовь к другим. Ею живем. И потому нас продолжают любить, значит, жизнь проходит удачно, несмотря на возрастные проблемы».

У Куськиной не было особых проблем, кроме той, что Куськину никто не любил, даже сын. Сын Генриетту просто боялся. Она пыталась заполнять душевную пустоту, пыталась сама себя полюбить с тем пылом, с каким когда-то любили ее мужчины. Однако зря старалась заменить мужскую любовь лифтингом и эгоизмом, лишь скучала и злилась.

Куськина была из «плеяды» женщин, у которых вместо души мужчина. Что бы ни делала подобная дама, все сводится к одному: к нему – к господину-рабу, к царю природы, к мужу, к любовнику, к ухажеру. Там, где он, там и жизнь, а без него пустота. Такие женщины и детей рожают, чтобы удержать своего раба-господина. И любят потом этих детей вместо своего господина-раба, потому что сам господин-раб оказывается для любви не пригоден. Как господин, он угнетает, а как раб, позорно бежит. И в основном к другим, чужим женщинам.

Когда-то Куськиной сильно везло: у нее был высокопоставленный господин и много-много рабов. Но теперь Куськина осиротела: осталась без господина и без рабов. Жизнь ее утратила смысл.

Она попыталась превратить в господина своего невзрачного сына, но в нем оказалось слишком много раба. Не получая достойного сопротивления, Генриетта Карловна презирала сына и мучила. И добилась того, что раб взбунтовался, отыскав себе другую хозяйку, гораздо добрей.

В такой вот кульминационный момент появляется на арене жизни поверженной Куськиной Изверг, Он и сосед в едином лице.

Он очень похож на Куськину. Удачлив, красив, обласкан обществом и судьбой. Пообносился слегка в гулянках и постарел, но по-прежнему женолюб, жизнелюб и гурман. Он из тех, у кого каждый день заканчивается одинаково – одинаково хорошо. Банька, девочки, икорка, пивко, рыбалка, охота – все в охоту! «Ах, хорошо! Давай-ка еще!» – вот их девиз. «Жизнь прекрасна!» – это уже их кредо.

Да, Он очень похож на Куськину, но…

Но есть и отличие – трагическое отличие. Он по-прежнему шагает по жизни легко, а она по жизни уже хромает. Ему не страшны импотенция, радикулит, «хандрозы-мандрозы» – бояться некогда, он шагает. Такие, как он, умирают в пути.

А Куськины умирают в постели. Генриетта Карловна уже, как старушка, ползет. Ползет без радикулита и импотенции.

Однажды, измучившись жалобами Куськиной, Далила (сгоряча) ее грубо спросила:

– Да что же вы не слушаете меня, Генриетта Карловна? Что же вы все ползаете по жизни и ползаете? Почему с коленей не встаете?

И Генриетта Карловна прошептала свозь слезы:

– Деточка, я не ползаю, я крылья свои ищу.