– Сегодня ночью приди, узнаешь.
Она возьми и скажи:
– Хорошо, я приду.
Он возьми и ответь:
– Смотри, я упрямый.
– Ой ли, – насмешливо усомнилась она.
И тогда он пригрозил:
– Отступать тебе некуда. Если ты не придешь, сам приду.
Куськина не возражала, лишь лукаво пропела:
– Посмотрим.
Легко развернувшись на каблуках, счастливой бабочкой улетая в тень сада, она радикулитной спиной и остеохондрозным затылком ощутила его игривый прищур. На этом прищуре на второй этаж (в спальню свою) и взлетела. Устало плюхнулась на кровать и, запыхавшись, охнула – поняла, что не сможет к нему пойти.
НЕ СМОЖЕТ!
«От страха умру! – подумала Куськина, прислушиваясь к биению сердца. – От страха, инфаркта, инсульта, тахикардии или… Что там бывает еще в моем возрасте?»
Придумать причину она не успела: зазвонил телефон. Дрожащей рукой сняла трубку, а там!..
Он: Изверг, сосед!
Смеется:
– Ну что, передумала?
– Это ты, трус, передумал! – прокричала Куськина и отбросила трубку, словно змею.
Но из трубки понесся его нежный голос.
– Все ясно. Перепугалась. Хорошо, сам приду, – по-доброму рассмеявшись, заверил Изверг и ласково, елейно добавил: – Ну, чего ты боишься, глупенькая? Я не кусаюсь.
Генриетта Карловна снова схватила трубку, яростно поднесла ее к уху и гаркнула:
– Да! Я боюсь! Очень боюсь!
– А тебе-то чего бояться, – бросил невозмутимо Изверг. – Это я должен осечки бояться. Осечка – бич нашего возраста.
Куськина, подобрев, миролюбиво осведомилась:
– А девиц своих не боялся?
Изверг ревность ее оценил и радостно рассмеялся:
– А чего их бояться? Девицы, они дурные, неопытные, им халява сойдет, а ты женщина умудренная и с характером. Если выйдет осечка, житья мне не дашь. Знаю, на что иду, потому долго решался.
– Ладно, – зажмурив глаза, выдохнула она. – Приходи, я действительно жду.
– Когда?
Изверг спросил так обыденно, что Генриетта Карловна успокоилась и, осмелев, вдруг призналась:
– Хуже всего, когда это искусственно.
Он согласился:
– И сам непринужденность люблю. Хочешь, приду неожиданно?
– Приходи, но я тебе не открою.
– Как же я попаду? – испуганно спросил Изверг.
«Вот он и мой!» – обрадовалась Генриетта Карловна и сочинила:
– А ты в дверь позвони. Если я на звонок не отвечу, это значит, что дверь открыта. Я в прихожей оставлю свет, а по лестнице тебе придется красться в потемках.
Изверг насторожился:
– Зачем?
– Так романтичней, – заверила Генриетта Карловна, не решаясь признаться в том, что ей попросту стыдно.
Пожилая почтенная дама (в мыслях она уже только так понимала себя) принимает ночью развратника. Да! И где?
В супружеской спальне!
И с какой невероятной целью! Постыдной и ложной!
– Лестница на второй этаж справа, – чувствуя жар в лице и груди, лихорадочно прошептала она. – Поднимайся и сразу налево, первая дверь – моя. Найдешь?
Он рассмеялся:
– Найду! Что-что, а налево ходить я мастак. Пожизненно тренируюсь.
– А сейчас иди к черту! – рассердилась она и повесила трубку.
Бедная Генриетта Карловна обосновалась в спальне с пяти часов вечера. Намытая, распричесанная и подкрашенная, она нервно расхаживала по ковру в своих лучших парчовых тапочках и пеньюаре, надетом поверх пристойной ночной рубашки.
Время шло, а он не шел.
Генриетта Карловна запаниковала и дрожащим пальцем выбила из телефона заветный номер. Когда он снял свою трубку, она уронила свою. И тут же зазвонил ее аппарат.
– Это ты была? – спросил Изверг.
– Еще чего! – «лягнулась» она.
– Да ладно, я знаю. Чего ты хотела?
Тут-то Генриетту Карловну и накрыло.
– Чего я хотела?! – завопила она. – Это ты, кажется, чего-то хотел!
Изверг развеселился:
– Ты же сама велела прийти неожиданно, вот я и выбираю момент.
– Слишком долго ты выбираешь! – возмутилась Генриетта Карловна и возвестила: – Уже десять часов, а я рано ложусь!
– Да ладно, тебе, – уличил ее Изверг. – Свет порой и в двенадцать в твоей спальне горит.
– Ты собрался ждать до двенадцати? – испугалась она.
Он ее успокоил:
– Зачем впадать в крайности? Я раньше приду. Жди, любимая, жди.
В ответ она с «нежностью» прорычала:
– Жду, старикашечка! Жду!
Повесив трубку, поправила макияж и грустно подумала: «Зря стараюсь. Что он увидит без света? И без очков!»
Генриетта Карловна щелкнула выключателем, спальня погрузилась в сиреневый сумрак: у Изверга лампы в саду были одеты в сиреневые плафоны. В тот же миг погасли и лампы.
Она испугалась: «Зачем он их погасил? Неужели идет? Ко мне? Уже? Ах, я не готова! Я не могу! Не могу я его принять! Что за глупости? Нет-нет! Он не смеет!»
Пометавшись по спальне, она сняла пеньюар и грохнулась на кровать.
В голове панически пронеслось: «Боже, я же вся мокрая! Не мылась с пяти часов! От меня, поди, разит, как от арабского скакуна. И понюхать себя не могу. Так варварски надушилась, что намертво нюх отбила».
Генриетта Карловна вскочила с кровати и с криком: «Надо помыться!» – вынеслась в ванную комнату.
Там звонок в дверь ее и застал. Бедняжку словно током прошило.
«Ужас! Как оно выйдет все? Как он? И как я?» – заметалась она, трепеща и нервно потея.
Звонок повторился, гораздо настойчивей.
Генриетту Карловну вторично прошило: «А вдруг он уйдет?»