Даниэль Деронда

Лаш хотя и не получил формального сообщения о помолвке, по множеству признаков без труда догадался о важном событии. Однако он хотел услышать от патрона хоть что-нибудь и после нескольких дней молчаливого ожидания потерял терпение, чувствуя, что грядущие изменения неминуемо затронут его лично, и желая узнать, в чем именно будут заключаться перемены. Прямо сопротивляться этому браку было уже не в его интересах. Лаш мог бы без труда доставить Грандкорту массу неприятностей, но тем самым навредил бы себе. Конечно, он не отказался бы немного расстроить мисс Харлет, но ведь неизвестно, что ждет впереди. Упрямое своеволие Грандкорта ничуть не удивило Лаша, и все же его причуда в отношении этой девушки представила патрона в новом свете – как личность обреченную, ведомую зловещим предопределением. Оставалось одно: пожалеть, что от рождения наделенный огромным богатством человек испортил собственную жизнь намного быстрее, чем это было необходимо. Возражая против брака, Лаш заранее представлял его негативные последствия.

Грандкорт не ленился сам писать письма и отдавать распоряжения, вместо того чтобы по обычаю поручать подобные дела Лашу, да и вообще демонстративно игнорировал его услужливость; даже завтракать предпочитал в одиночестве, в своей комнате, нарушив многолетнюю традицию. Однако трудно было избежать встречи с глазу на глаз, и однажды после обеда Лаш поспешил воспользоваться редкой возможностью и спросил:

– И когда же состоится свадьба?

Грандкорт устроился с сигарой в кресле возле камина, где дубовые поленья неистово пылали, покрываясь приятным глазу тонким налетом пепла. Обитое красно-коричневой бархатной парчой кресло создавало благородный фон для бледного лица с правильными чертами и тонких изящных рук. Если бы не сигара, его образ вполне мог бы появиться на портрете Морони[35] – так он был неподвижен и величественно-безмолвен. Однако на вопрос Лаша Грандкорт ответил без обычного промедления:

– Десятого.

– Полагаю, вы намерены остаться здесь.

– Ненадолго съездим в Райлендс и вернемся ради охоты.

Последние слова Грандкорт произнес нарочито протяжно, словно собирался сказать что-то еще. Лаш подождал несколько минут и уже собрался задать следующий вопрос, когда патрон мягко продолжил:

– Тебе стоит подыскать новое место.

– Что? Я должен уйти отсюда? – уточнил Лаш, решив продолжать разговор с невозмутимым спокойствием.

– Что-то в этом роде.

– Невеста возражает против моего присутствия. Надеюсь, ей удастся справиться со всем, что делаю я.

– Ничем не могу помочь, если ты чертовски неприятен женщинам, – ответил Грандкорт тоном утешительного извинения.

– Точнее, одной женщине.

– Это не имеет значения, так как речь идет именно о ней.

– Полагаю, после пятнадцати лет службы меня не выставят за дверь без приличной компенсации.

– Ты наверняка успел что-нибудь припрятать и скопить.

– Чертовски мало. Занимался тем, что припрятывал и копил для вас.

– Получишь триста фунтов годовых, но будешь обязан жить в городе и решать вопросы всякий раз, когда понадобишься. Я буду ограничен в средствах.

– Если вы не собираетесь проводить зиму в Райлендсе, я мог бы отправиться туда.

– Пожалуйста, если хочешь. Мне абсолютно все равно, где ты будешь, – лишь не маячь перед глазами.

– Премного благодарен, – поклонился Лаш, приняв отставку намного легче, чем ожидал, поскольку втайне надеялся, что Грандкорт не сможет без него обойтись.

– Постарайся собраться побыстрее, – предложил Грандкорт. – Должны приехать Торрингтоны, да и мисс Харлет почтит меня своим присутствием.

– С удовольствием. Может быть мне удастся принести пользу, отправившись в Гэдсмер?

– Нет. Я сам туда собираюсь.

– Что касается вашей ограниченности в средствах, вы не думали о том плане…

– Оставь меня в покое, будь добр, – едва слышно перебил его Грандкорт, бросил сигару в камин и вышел из комнаты.

Вечер он провел в тишине маленькой гостиной. И хотя на столе лежали различные новые издания, которыми джентльмены обычно окружают себя, но никогда не читают, Грандкорт в задумчивости сидел на диване, воздерживаясь от любой литературы, будь то политической, комической, циничной или романтической. Он был погружен в свои мысли, но не из любви к размышлению, а благодаря отвращению к какому бы то ни было усилию.