Однако миссис Мейрик умолчала, что Эми и Мэб ходили вместе с Майрой в синагогу и сочли иудейскую веру гораздо менее подходящей их новой подруге, чем Ребекке – героине романа Вальтера Скотта. Из деликатности они ничего не сказали Майре, так как она слишком трепетно относилась к религии, чтобы беззаботно рассуждать на эту тему, однако спустя некоторое время Эми, как истинный реформатор, не смогла удержаться от вопроса:
– Прости, Майра, но неужели тебе кажется правильным, что женщины у вас сидят отдельно на балконе и за решеткой?
– Я никогда об этом не думала, – с легким удивлением ответила та.
– И тебе нравится, что мужчины остаются в шляпах? – поинтересовалась Мэб, намеренно касаясь мелочей.
– О да. Мне нравится все, что я там вижу: это вызывает знакомые чувства, с которыми я никогда и ни за что не расстанусь.
После подобных ответов любая критика религии и ее обрядов показалась этим добрым людям негостеприимной и жестокой. Религия для Майры была чувством, а не догматом.
– Она считает себя очень плохой иудейкой, потому что почти не знает историю и традиции своего народа, – заключила Эми, когда Майра ушла в свою комнату. – Может быть, эта вера постепенно пройдет, и тогда она примет христианство, как все, особенно если очень полюбит нас и не найдет свою мать. Странно, что теперь еще исповедуют иудейскую религию.
– О-хо-хо! – воскликнула Мэб. – Если бы только я не была такой ужасной христианкой! Разве способна отвратительная христианка, которая то и дело все роняет, обратить в свою веру прекрасную, безупречную иудейку?
– Наверное, я злая, – заметила рассудительная Кейт, – но думаю, что было бы лучше, если бы ее мать так и не нашлась. Может выясниться что-нибудь неприятное.
– Не думаю, дорогая, – произнесла миссис Мейрик. – По-моему, Майра уродилась в маму. Только представь, как та будет рада возвращению чудесной дочери! Но, судя по всему, материнские чувства в расчет не идут, – она лукаво взглянула на дочерей, – а мертвая мать более заслуживает уважения, чем живая.
– Что же, пусть так, мамочка, – возразила Кейт, – но мы предпочли бы видеть тебя живой, пусть это и заставило бы нас питать к тебе меньшее почтение.
Не только члены семейства Мейрик, чьи разносторонние знания были поверхностными, но даже Деронда с его мужской ученостью понимал, что почти ничего не знает об иудаизме и еврейской истории. Этот народ считали избранным ради блага других, а его образ мысли рассматривался как прямая противоположность того, чем оно должно было быть. Подобно остальным обывателям Деронда видел в иудаизме всего лишь отжившую окаменелость, глубокое изучение которой предоставлялось специалистам, однако в ужасе бежавшая от отца и страстно желавшая найти мать девушка заставила его принять неведомую прежде реальность. Оказалось, что иудаизм до сих пор наполняет жизнь людей, оставаясь единственным постижимым облачением мира. В бесцельных прогулках вместе с сэром Хьюго Даниэль начал искать глазами синагоги и книги, в названии которых упоминались иудеи. Подобное пробуждение нового интереса – осознание собственного невежества там, где считал себя непогрешимым, – представляло собой самое эффективное лекарство от скуки, которое, к сожалению, невозможно получить по рецепту врача. Но Деронда носил его в себе, отчего легко переносил недели праздности. Во время путешествия он впервые посетил синагогу во Франкфурте, где компания провела один день. Ему уже доводилось бывать в гетто, и в памяти сохранились живописные старинные дома, но сейчас его привлекали человеческие типы их обитателей. Мысленно сопоставляя их с прошлым народа, он невольно проникался сочувствием, которое помогло утвердиться некоторым чертам его характера, достойным внимания тех читателей, кого интересует будущее Даниэля Деронды. Действительно, если молодой человек хорош собой, не отличается эксцентричностью манер, обладает достойным джентльмена образованием и солидным доходом, то не принято проявлять нескромный интерес к образу его мыслей и вкусам. Он вполне может существовать как приятный член общества, не проходя особого контроля со стороны окружающих. Но в свое время, когда молодой человек станет неопрятным и тучным, его особенности обратят на себя внимание, и будет считаться благом, если они не вызовут острых возражений со стороны большинства. Однако любой, кто желает понять воздействие последующих событий на Деронду, должен немного больше узнать о том, каким он был в двадцать пять лет.