Даниэль Деронда

«Эти бриллианты некогда с пылкой любовью были отданы Лидии Глэшер, а теперь она отсылает их вам. Вы нарушили данное слово, чтобы получить то, что принадлежало ей. Возможно, вы надеетесь стать такой же счастливой, какой была она, и иметь таких же красивых детей, которые лишат наследства ее детей, но Бог справедлив, чтобы допустить это. Сердце мужчины, за которого вы вышли замуж, давно увяло. Его молодая любовь принадлежала мне, и ее вы не сможете отнять так же, как отняли все остальное. Эта любовь уже мертва, но та могила, где вместе с моим счастьем будет похоронено и ваше, – это я. Я предупреждала вас, но все-таки вы приняли решение причинить боль мне и моим детям. Он собирался жениться на мне, и если бы вы не нарушили обещание, рано или поздно женился бы. Наказание неизбежно, и я всем сердцем желаю, чтобы вы его получили.

Покажете ли вы это письмо ему, чтобы еще больше настроить его против меня и окончательно погубить меня и моих детей? Захотите ли стоять перед мужем в этих бриллиантах, когда и в ваших, и в его мыслях будут звучать эти слова? Позволит ли он вам жаловаться после того, как сделал вас несчастной? Преднамеренное зло, которое вы мне причинили, навсегда останется для вас проклятием».

Гвендолин снова и снова перечитывала ужасные слова, а потом бросила письмо в камин. Шкатулка соскользнула с колен, и бриллианты рассыпались по полу. Не обратив на это внимания, Гвендолин беспомощно откинулась в кресле. В этот момент в зеркале отражалась окаменевшая от ужаса, белая как мрамор женщина, однако, подойдя ближе, вы бы заметили, как дрожат ее губы и руки. Так она просидела долго, осознавая лишь то, что прочитала в письме, каждое слово которого повторяла бессчетное количество раз.

Поистине это были отравленные бриллианты, и яд проник в несчастное молодое создание.

Спустя долгое время раздался стук в дверь, и в комнату вошел безупречно одетый к обеду Грандкорт. Вид его вызвал новое нервное потрясение, и Гвендолин начала пронзительно, истерично кричать. Муж ожидал увидеть ее нарядной и улыбающейся, а застал мертвенно-бледной, вопящей от ужаса в окружении рассыпанных по полу бриллиантов. Был ли это припадок безумия?

Глава V

Вернувшись в Лондон, Деронда заверил сэра Хьюго, что ясно дал понять Грандкорту: тот может получить пятьдесят тысяч фунтов за отказ от далекой и не абсолютно бесспорной перспективы, – однако Грандкорт не выразил определенного согласия, но явно был намерен поддерживать дружеские отношения.

– А какое впечатление при ближайшем рассмотрении произвела его будущая жена? – поинтересовался сэр Хьюго.

– Более благоприятное, чем в Лебронне. Рулетка была для нее не лучшим фоном: она придавала ей какой-то демонический вид. В Диплоу она предстала гораздо женственней и привлекательней – не такой жесткой и хладнокровной. По-моему, даже глаза приобрели другое выражение.

– Не флиртуй с ней слишком открыто, Дэн, – посоветовал сэр Хьюго, желая казаться дружелюбно-игривым. – Если приведешь Грандкорта в ярость во время их визита в Аббатство на Рождество, то расстроишь мои планы.

– Я могу остаться в городе, сэр.

– Нет-нет. Леди Мэллинджер и дети без тебя не обойдутся. Только не хулигань. Впрочем, если сможешь спровоцировать дуэль и убить Грандкорта – ради этого стоит стерпеть небольшое неудобство.

– Кажется, вы никогда не видели меня флиртующим, – ответил Деронда, ничуть не развеселившись.

– О, неужели? – наигранно удивился сэр Хьюго. – Ты всегда смотришь на женщин с нежностью, а говоришь словно иезуит. Ты опасный парень, своего рода Ловелас, способный заставить всех Кларисс бегать за ним, вместо того чтобы бегать самому.

Какой смысл испытывать раздражение от безвкусной шутки? И все же слова сэра Хьюго рассердили Деронду, однако он обрадовался, что баронет не знает о выкупе ожерелья: в противном случае не преминул бы пошутить и по этому поводу.

Он решил в будущем вести себя осторожнее – например с Майрой, которую собирался навестить впервые после возвращения из Лебронна. Майра, несомненно, то существо, к которому трудно было не проявить нежный интерес как во взглядах, так и в словах.

Миссис Мейрик не замедлила написать Деронде о жизни девушки в семье.

«С каждым днем мы все больше к ней привязываемся. По утрам то и дело поглядываем на дверь, ожидая, когда выйдет Майра, а потом смотрим и слушаем так, словно она явилась из неведомой страны. До сих пор с ее уст не сорвалось ни единого слова, которое позволило бы усомниться в искренности. Она вполне довольна жизнью и исполнена благодарности. Дочери учатся у нее пению и надеются найти других учениц, поскольку Майра не желает есть чужой хлеб, а намерена работать, как мои девочки. Мэб утверждает, что с ней наша жизнь превратилась в сказку, и боится лишь того, что Майра снова превратится в соловья и улетит. Голос ее совершенен: не громкий и не сильный, а проникновенный и мягкий, как мысли о прошлом. Подобные прекрасные голоса по душе таким старушкам, как я».