Даниэль Деронда

– Ганс приедет на Рождество и остановится у меня, – сообщил Даниэль.

– Вы написали об этом в Рим? – Лицо миссис Мейрик вспыхнуло радостью. – Как великодушно и предусмотрительно! Рассказали о Майре?

– Просто упомянул. Решил, что он уже все знает от вас.

– Должна признать свою вину: я до сих пор не написала о ней ни слова. Всякий раз собиралась все подробно изложить, но так и не решилась. А девочек попросила предоставить это мне. И все же огромное вам спасибо!

Деронда прочитал тайные мысли миссис Мейрик, и мучившее его беспокойство усилилось. Пришлось признать, что ни один мужчина не мог смотреть на эту изящную, изысканную девушку, чтобы не влюбиться в нее, однако весь жар его души сосредоточился на сопротивлении возможному чувству. Существуют на свете персонажи, считающие себя трагическими из-за того, что бодро шагают в болото и тянут за собой других, а увязнув, кричат во все горло и винят всех вокруг. Сознание Деронды не допускало подобного поведения.

«Сейчас я крепко сжимаю поводья, – подумал он, – и ни за что не выпущу их из рук. Буду заходить в этот дом как можно реже».

Он ясно представлял возможные препятствия. Разве он сможет выступить защитником Майры и помощником миссис Мейрик, чьим заботам поручил девушку, если предстанет в роли обожателя? Тем более что она его не любит и не согласится выйти замуж. Майра была цельной натурой и не вынесла бы раздвоения. Даже если любовь заставит ее принять предложение человека иной религии и национальности, она никогда не будет счастлива, сознавая, что поступила против убеждений своего народа, и постоянно испытывая угрызения совести.

Деронда видел эти последствия так же ясно, как мы видим опасность испортить собственную хорошо начатую работу. Какое удовольствие доставляла мысль, что ему удалось спасти познавшее горе дитя! Найдя на обочине выпавшего из гнезда птенца коноплянки – как мы стараемся его защитить, как радуемся признакам его выздоровления! Наша гордость часто принимает нежный оттенок, а себялюбие теряет корыстный характер, когда мы прилагаем незаметные усилия, чтобы вырвать чужую жизнь из пучины несчастий, и с тайной радостью мечтаем о триумфе.

«Это все, что мне нужно. Я скорее дам руку на отсечение, чем позволю себе нарушить ее покой, – думал Деронда. – Редкое счастье – доверить Майру таким друзьям, как Мейрики: добрым, деликатным, без тени высокомерия в манерах. Среди них она чувствует себя не только безопасно, но и счастливо. Если вдруг что-то не заладится, другой такой обители не найти. Но какой смысл в моих клятвах и рассуждениях о том, что и как может случиться, если сюда явится бесцеремонный Ганс и все испортит?»

А подобный результат был весьма вероятен. Ганс словно был создан для неурядиц и несчастий. Однако запретить ему вернуться в Лондон было невозможно. Посоветовать отложить приезд, сославшись на какой-нибудь вымышленный повод и скрыв истинную цель? Нет, бессмысленно. Не видя выхода, Деронда попытался убедить себя, что они с миссис Мейрик глупо тревожатся из-за случайностей, которые могли бы и не произойти. Однако попытка не удалась. Напротив, воображение живо представило образ Ганса, влюбленного в Майру.

Спасение несчастной еврейки от попытки утопиться не создало бы сенсации в полицейских отчетах, однако ее удивительное превращение в столь редкое создание, как Майра, стало событием выдающимся, чреватым неординарными последствиями, хотя Деронда ни на секунду не останавливался на предположении, что последствия эти способны изменить его жизнь. Образ Майры еще не являлся ему в лучезарном сиянии взаимной любви.

Что же касается поисков матери и брата, то слова Майры дали Деронде предлог отложить немедленные действия. Впрочем, нежелание принять необходимые меры вызвало угрызения совести ничуть не меньшие, чем нежелание узнать правду о собственной матери: в обоих случаях оставалось ощущение невыполненного долга детей по отношению к родителям, – однако его удерживало инстинктивное опасение узнать правду.

«Начну с того, что спокойно осмотрюсь, – наконец решил Деронда. – Не исключено, что кто-нибудь из евреев мне поможет. Подожду до Рождества».

Что бы мы делали без календаря, желая отложить исполнение неприятного обязательства? Теперь же замечательная система исчисления времени неизменно дарит нам день, до наступления которого бессмысленно браться за неприятное дело.

Глава VI