Даниэль Деронда

Далее все направились по гравийной дорожке, которая привела на просторный двор, где стояла прекрасная церковь, давным-давно – возможно, со времен варваров-завоевателей, находивших ханжеское удовлетворение в оскорблении жрецов Бала и образов небесной царицы Ашторет, – превращенная в конюшню. Внешняя часть постройки, кроме заложенной кирпичом и увитой плющом двери, выглядела обезображенной, лишенной флеронов и горгулий. Хрупкий известняк раскрошился и отвалился кусками, уступив агрессии мягкого темного лишайника. Высокие узкие окна также были заложены кирпичом, а широкие верхние защищены решетками или вентиляционными ставнями. В лучах низкого зимнего солнца церковь представляла поразительную картину. Впрочем, если отбросить духовное или благочестивое негодование, глаза с удовольствием впитывали пикантную живописность старины. Каждый из увенчанных точеными арками приделов, где сквозь пыльный налет на окнах просвечивали алые, оранжевые, голубые и светло-сиреневые островки витражей, был превращен в стойло. Хоры были уничтожены, пол выровнен, вымощен и дренирован по новейшей технологии. Проникающие сквозь верхние окна мягкие лучи освещали лоснящиеся коричневые и серые бока и крупы; красивые конские морды с трепещущими ноздрями, с живым интересом глядящие поверх лакированных темных перегородок; сено, свисающее с крюков там, где когда-то из алтаря взирали святые; охапки золотистой соломы; маленького бело-коричневого спаниеля, уютно устроившегося на спине старой лошади, и похожих на четырех изувеченных мучеников древних ангелов, по-прежнему поклоняющихся своему затерянному богу. Весь этот удивительный мир венчала величественная остроконечная, не тронутая побелкой крыша. Сквозь паутину и полумрак она таинственно являла свои линии и цвета, в то время как каждый стук копыта наполнял свод раскатами грома – настолько мощными, что с улицы доносился ответный лай собак.

– О, какое великолепие! – воскликнула Гвендолин, сразу забыв обо всем; она слегка опьянела от простора двора и здания, а также от сознания собственной важности в этом волшебном мире. – Восхитительно! Жаль только, что не в каждом стойле есть лошади. Эта конюшня нравится мне в десять раз больше, чем конюшня в Диплоу!

Однако, едва произнеся эти слова, она вдруг одернула себя и невольно посмотрела на Деронду, который зачем-то снял шляпу и держал ее перед собой, как будто вошел в настоящую церковь. Как и все остальные, он смотрел на Гвендолин, и, к ее крайнему раздражению, их взгляды встретились. Она испугалась, что выдала направление своих мыслей, и покраснела. Сэр Хьюго, услышав о ее желании обладать какой-то частью Аббатства, мог счесть ее замечание неприличным. Что касается Деронды, он, должно быть, почувствовал к ней презрение. Гвендолин была так раздражена, что даже не сумела с обычной легкостью загладить ошибку игривыми словами и сделала вид, что рассматривает крышу. Если кто-то из присутствующих и обратил внимание на ее румянец, то не понял его причины. Румянец – это не язык, а всего лишь сомнительный сигнал, способный означать любое из двух противоречивых положений. Только Деронда частично отгадал причину ее переживаний, однако, наблюдая за Гвендолин, он и сам находился под наблюдением.

– Сняли шляпу перед лошадьми? – с легкой насмешкой спросил Грандкорт.

– Почему нет? – отозвался Деронда, надевая шляпу, которую снял машинально.

Между тем все гости занялись осмотром лошадей. Грандкорт вежливо воздерживался от похвал, лениво соглашаясь с любым мнением сэра Хьюго, который то ругал, то воспевал одно и то же животное, утверждая, что ни за что бы не купил его в молодости, когда безумно гордился своими лошадьми, но в то же время доказывая, что оно куда лучше более дорогих сородичей.

– В наши дни конюшня все глубже залезает в карман, и я очень рад, что избавился от этого зуда, – усмехнулся сэр Хьюго, когда все вышли во двор.

– Что должен делать мужчина? – спросил Грандкорт и сам ответил: – Ездить верхом. Не представляю, чем еще можно заниматься. Но трудно назвать верховой ездой сидение на лошадях, многочисленные изъяны которых колют глаза.

Столь деликатный, дипломатичный отзыв о конюшне сэра Хьюго не требовал немедленной реакции. Чувствуя, что разговор иссяк, баронет обратился ко всем присутствующим:

– Ну а теперь отправимся осматривать монастырь – самую красивую, прекрасно сохранившуюся часть поместья. Кажется, что еще вчера там ходили монахи.

Однако Гвендолин задержалась, чтобы посмотреть на привязанных собак – возможно оттого, что ощущала некоторую подавленность. Грандкорт подождал жену и тихо приказал:

– Возьми меня под руку!

Она послушалась.

– Жутко тоскливо таскаться по всем этим закоулкам, да еще без сигары, – проворчал он.

– Я думала, тебе понравится.

– Понравится! Бесконечная болтовня. А еще попытка поддержать некрасивых девушек. Стоило приглашать гостей, чтобы заставлять их смотреть на таких уродин? И как только этот жирный Деронда может разговаривать с мисс Фенн?

– Почему ты называешь его жирным? Неужели он настолько тебе неприятен?