Даниэль Деронда

Слова из рокового письма тяготили совесть страшным пророчеством и постоянно будили воспоминания о свидании возле Шепчущих камней. Гвендолин с ужасом думала о том, что Грандкорт может о нем узнать: настолько нелепой теперь виделась идея поговорить с ним о миссис Глэшер и детях и убедить его достойно позаботиться о них. Вынести любые душевные муки теперь казалось легче, чем признаться, что еще до свадьбы она все знала, а выйдя за него замуж, нарушила данное слово. Гвендолин была готова пойти на все, только чтобы завеса тайны между ней и Грандкортом однажды не поднялась и не дала ему право издеваться над ней. После прочтения письма миссис Глэшер Гвендолин стала испытывать страх перед мужем.

Между тем Грандкорт все это время знал ее тайну. Правда, ему не было известно, что она нарушила данное Лидии обещание, да он и не придал бы этому обстоятельству большого значения, однако знал не только то, что рассказал Лаш о встрече возле Шепчущих камней, но и то, что Гвендолин скрыла истинную причину своей истерики в день свадьбы. Грандкорт не сомневался, что к бриллиантам Лидия приложила некую записку, которая вызвала у Гвендолин отвращение к нему и страх перед признанием. Грандкорт не испытывал по этому поводу сожаления и не говорил себе, подобно многим мужчинам, что надежды на счастливый брак не оправдались. Он хотел жениться на Гвендолин – и женился. Грандкорт не был склонен к сожалению и раскаянию. Почему джентльмен, никогда не руководствовавшийся в жизни чувствами, должен искать их в семье? Он понял, что условия его власти над женой изменились, отчего эта власть только укрепилась. Грандкорт понимал, что женился не на простушке, не способной понять, что выхода нет, или увидеть подстерегающие за углом бедствия, а на гордой девушке, обладавшей достаточным умом, чтобы не попасть в глупое положение, отказавшись от всех привилегий ее нового положения. А если, чтобы принять правильное решение, ей потребуются многозначительные намеки, он, со своей стороны, позаботится, чтобы эти намеки прозвучали.

Несмотря на мучительные переживания, Гвендолин ни на миг не забывала о необходимости держаться в высшей степени достойно и выглядеть, что называется, счастливой. Обнаружить даже малейшее разочарование было бы таким унижением, которое разбередило бы и без того болезненные раны. Кем бы ни оказался ее муж, она вознамерилась нести свой крест так, чтобы не вызывать жалости. О будущем она думала с тяжелым предчувствием: Грандкорт вызывал у нее страх. Бедняжка, когда-то наивно полагавшая, что будет повелевать этим вялым воплощением любезной почтительности, теперь с изумлением осознала, что даже не представляла, какую позицию способен занять мужчина по отношению к супруге и во что может превратиться их совместная жизнь. До свадьбы Грандкорт неизменно подчинялся кокетству – будь то намеренному или невольному, – однако брак уничтожил подобную возможность воздействия на него. Гвендолин осознала, что Грандкорт всегда поступает только так, как хочет, а у нее нет средств ни побороть его волю, ни избежать насилия.

То, что произошло между супругами, прежде чем жена надела бриллианты, можно считать образцом отношений. Однажды вечером, незадолго до приезда в Аббатство, им предстояло ужинать в Брэкеншо-Касле. Гвендолин дала себе слово, что никогда в жизни не наденет эти украшения, ибо вокруг них, как в страшном сне, терзая и без того встревоженную душу, ползали ужасные проклятия Лидии.

В белом платье, с подаренными мужем изумрудами в ушах и на шее, Гвендолин спустилась в кабинет Грандкорта.

Грандкорт стоял спиной к камину и ждал ее появления.

– Я тебе нравлюсь? – спросила Гвендолин, стараясь говорить весело.

Она с удовольствием ждала визита в Брэкеншо-Касл в новом почетном качестве: люди, чьи обстоятельства печально запутаны, с наслаждением обедают в обществе знакомых, пребывающих в приятном неведении относительно их страданий.

– Нет, – ответил Грандкорт.

Гвендолин предчувствовала, что история с бриллиантами не обойдется без борьбы, однако не знала, что последует за этими слова мужа, поэтому растерялась. Между тем Грандкорт тихо, презрительно продолжил:

– Мне ничего в тебе не нравится.

– О господи! – воскликнула Гвендолин. – И что же мне делать?

– Надеть бриллианты, – произнес Грандкорт, глядя на нее в упор.

Гвендолин боялась проявить чувства, но в то же время осознавала, что под взглядом мужа краска залила ее лицо.

– О, пожалуйста, только не это. Думаю, бриллианты совсем не в моем стиле, – как можно равнодушнее произнесла она.

– То, что ты думаешь, не имеет никакого отношения к делу, – заявил Грандкорт. – Я хочу, чтобы ты надела бриллианты.

– Пожалуйста, не настаивай: мне очень нравятся эти изумруды, – испуганно взмолилась Гвендолин.

Казалось, что белая рука, в эту минуту теребившая бакенбард, может так же невозмутимо обхватить ее шею и задушить.

– Сделай одолжение, объясни, почему ты не хочешь надеть бриллианты, когда я этого желаю, – процедил Грандкорт сквозь зубы.