Даниэль Деронда

– Лицо выглядит слишком массивным, а в остальном сходство схвачено хорошо, – ответил Деронда холоднее, чем обычно.

– Нет, оно вовсе не массивно, – решительно возразил Ганс. – Когда переходишь от профиля к изображению анфас, всегда возникает некоторое удивление. Впрочем, я несколько увеличил лицо для образа Береники[45]. Хочу сделать целую серию на этот сюжет: вот, посмотри на эти рисунки. Кстати, ты – отличная модель для Агриппы. – Держа в руках кисть и палитру, Ганс подошел к Деронде и торопливо, словно поняв ошибку, добавил: – Черт возьми, совсем забыл! Ты же терпеть не можешь позировать! Всего в серии будет пять картин: на первой Береника обнимает колени Гессия Флора[46] и умоляет помиловать свой народ; на второй стоит рядом с Агриппой, уговаривая соплеменников не продолжать бесполезное сопротивление.

– Ноги Агриппы никуда не годятся, – заметил Деронда.

– Ноги хороши, потому что реалистичны, – комично сморщившись, возразил Ганс. – Публичные люди часто нетвердо стоят на ногах.

– Но у Алкивиада[47] на картине Рафаэля такие ноги представить невозможно, – парировал Деронда.

– В таком случае они идеально хороши, – ответил Ганс. – Возможно, у Агриппы были некрасивые ноги; я же их идеализировал, сделав невозможно некрасивыми. Но оставим ноги в покое. Третий набросок представляет Беренику радующейся возможности стать римской императрицей после того, как стало известно, что Веспассиан[48] провозглашен императором, а ее любовник Тит Флавий[49] – его преемником.

– Придется вложить ей в рот свиток с объяснением, иначе зрители не поймут.

– Если не поймут, то хотя бы ощутят собственное невежество. Отличный эстетический эффект. На четвертом наброске Тит отсылает Беренику из Рима после того, как она десять лет прожила с ним во дворце. Оба в печали, оба в тоске. «Invitus invitam»[50], как сказал Светоний[51]

. Я уже нашел модель для римского злодея.

– Неужели изобразишь Беренику пятидесятилетней? В это время ей было никак не меньше.

– Нет-нет, всего лишь добавлю несколько штрихов, чтобы показать ход времени. Красота темноглазых брюнеток живет долго, а ее особенно. Но вот пятый набросок: Береника одиноко сидит на развалинах Иерусалима. Это плод воображения. Так должно быть и, возможно, было. А теперь посмотри, как я воплощаю пафос отрицания. Никому не известно, что с ней сталось, – на это определенно указывает окончание серии. Шестой картины нет и не будет. – Здесь Ганс шутливо изобразил величие гения: откинул голову и нахмурился, словно ожидая от Деронды такого же выражения. – А теперь подойди к мольберту и посмотри, что получилось. Кое-что я уже сделал.

– Поза очень хороша, – одобрил Деронда после краткого созерцания. – Вижу, что во время рождественских каникул ты не бездельничал. Я полагаю, за этот сюжет ты взялся уже в Лондоне.

До этой минуты ни один из них не упомянул о Майре.

– Нет, – возразил Ганс, что-то поправляя на холсте. – Решение я принял еще в Риме, но не находил подходящей модели. Моя Береника должна быть самой красивой еврейкой на свете, и теперь я такую нашел.

– А захочет ли она предстать в этом образе? По-моему, никакая другая женщина не сможет вызвать у нее большего отвращения. Она точно знает, что ты рисуешь?

– Абсолютно. Я уговорил ее принять именно эту позу. Матушка изображала Гессия Флора, а Майра обнимала ее колени. – Ганс отступил от мольберта и оценивающе взглянул на плод своего труда.

– Боюсь, она просто не знает историю Береники, – заявил Деронда с негодованием.

– О, знает. Я поведал ей, но, конечно, в дамском варианте. Рассказал, что Береника была страстной патриоткой, но из-за любви и честолюбия последовала за заклятым врагом своего народа, поэтому и была наказана. Майра поняла сюжет как трагическую притчу и плакала, думая о том, какое мучительное раскаяние пережила Береника, вернувшись в Иерусалим и увидев разруху и запустение. Таковы ее собственные слова. У меня не хватило мужества признаться, что эту часть истории я придумал.

Минуту-другую Деронда молча перебирал рисунки, после чего повернулся к Гансу и заявил:

– Наверное, мои сомнения чрезмерны, Мейрик, но я должен попросить об одолжении: откажись от этой затеи.

Ганс принял трагическую позу и воскликнул:

– Как! Мой цикл! Мой бессмертный цикл о Беренике! Подумай, о чем ты просишь! Как сказал великий Мильтон[52], ты хочешь уничтожить не жизнь, а бессмертие! Подожди, прежде чем отвечать, чтобы я смог бросить палитру и начал рвать на себе волосы!

С этими словами Ганс бережно положил кисть и палитру, бросился в глубокое кресло, поднес к голове скрюченные пальцы и с комическим ужасом взглянул на друга. Не сдержав улыбки, Деронда ответил:

– Пиши столько Береник, сколько твоей душе угодно. Но выбери другую модель. Надеюсь, что, поразмыслив, ты так и сделаешь.

– Почему? – спросил Ганс серьезно.