Даниэль Деронда

Мартовский вечер не обещал тепла. Деронда боялся за старика и не собирался уходить с ним далеко от дома, однако понимал желание Мордекая прогуляться в дружеском молчании, чтобы отдохнуть от волнения и горячих речей последнего часа. Дойдя до конца улицы, Деронда предложил:

– Майра непременно сочтет нужным поблагодарить Коэнов за доброту. Да и вам, наверное, захочется, чтобы она пришла познакомиться, не так ли?

Мордекай ответил не сразу.

– Не знаю. Боюсь, что нет. У этой семьи есть одна незаживающая рана, и встреча с моей сестрой может разбередить ее. Их дочь и сестра никогда не вернется, как вернулась Майра. Но кому ведомы пути Господни? Все мы либо отрицаем, либо исполняем молитвы. В своих беспечных деяниях люди безучастно проходят мимо протянутых рук и напрасных просьб. Мне слышны мольбы, но не отдельных людей, а целых поколений. Жизнь моя не что иное, как начало исполнения чего-то высшего. И я молюсь лишь об одном – чтобы моя жизнь не прошла бесследно.

Деронда пожал протянутую Мордекаем руку, и они расстались.

Глава VII

Можно позавидовать тому энтузиазму, с которым Деронда покупал Мордекаю новую одежду и радовался воображаемому эффекту, который тот произведет, облачившись в серую фланелевую рубашку и коричневый халат, похожий на францисканскую рясу. При этом главная забота заключалась в том, чтобы чистая радость встречи Майры и брата не была нарушена хотя бы малейшим тревожным впечатлением. И все же, обстоятельно подготовившись, Деронда усомнился, не подменяет ли возвышенный эффект более низким: разве Майра не способна, подобно ему самому, острее ощутить исключительность брата среди бедной обстановки? Однако существовали еще и Мейрики, которых следовало расположить к этому излишне погруженному в иудаизм брату, и Деронда ощутил стремление убрать с глаз долой все, что могло возбудить в них неприязнь к евреям.

Склонность его укрепилась бы еще больше, если бы он услышал тихий разговор миссис Мейрик с детьми после того, как Майра ушла в свою комнату.

Помешивая угли в камине, миссис Мейрик распорядилась:

– Кейт, задуй свечу. Пришла пора всем уютно устроиться у огня. Ганс, дорогой, прекрати в девяносто девятый раз смеяться над этими стихами и сядь вместе с нами. Я должна сообщить вам нечто важное.

– Можно подумать, я этого не заметила, мама. Я давным-давно все поняла по твоим глазам и притворным хлопотам, – отозвалась Кейт.

Девочки устроились возле огня, поставив ноги на каминную решетку, а Ганс сел на стул задом наперед и уперся подбородком в спинку.

– Что же, если ты так проницательна, то, может быть, уже знаешь, что брат Майры нашелся! – заявила миссис Мейрик как можно отчетливее.

– Черт возьми! – мгновенно отозвался Ганс.

– Ганс, что ты говоришь? – возмутилась Мэб. – Представь, что мы потеряли тебя.

– Я не могу не огорчаться, – призналась Кейт. – А ее мама? Где она?

– Ее мама умерла.

– Надеюсь, ее брат не плохой человек, – вставила Эми.

– А я надеюсь, что он не ассириец из Хрустального дворца, состоящий из улыбок и драгоценностей, – скептически добавил Ганс.

– Бывают ли на свете более бесчувственные дети? – воскликнула миссис Мейрик. – Вы совсем не думаете о радости Майры.

– Ты же знаешь, мамочка, что Майра почти не помнит брата, – возразила Кейт.

– Люди, потерянные двенадцать лет назад, не должны возвращаться, – заявил Ганс. – Они всегда мешают.

– Ганс! – укоризненно остановила миссис Мейрик. – Если бы ты потерял меня на двадцать лет, я бы подумала…

– Я сказал «на двенадцать», – перебил ее Ганс. – Двенадцать лет – то время, после которого потерянные родственники должны оставаться потерянными.

– Зато как приятно находить людей после долгой разлуки! Есть что рассказать, – вставила Мэб, обнимая колени. – Его нашел принц Камаральзаман?

И миссис Мейрик – как всегда, спокойно и обстоятельно – поведала все, что знала, и в заключение добавила:

– Мистер Деронда испытывает к нему глубочайшее уважение и восхищение, а Мордекая считает необыкновенным человеком и утверждает, что Майра с ее умом и душевной тонкостью способна понять такого брата.

– Деронда помешался на этих иудеях, – с отвращением заявил Ганс и, встав, с грохотом отодвинул стул. – Он старается всеми возможными способами укрепить Майру в ее предрассудках.

– Стыдись, Ганс! Разве можно так говорить о мистере Деронде? – возмутилась Мэб.

– Больше мы никогда не сможем собраться своей тесной компанией, – продолжил Ганс, засунув руки в карманы коричневого вельветового сюртука и нервно расхаживая по комнате. – Этот пророк Илия будет пить с нами чай, а Майра не сможет думать ни о чем другом, кроме развалин Иерусалима. Она потеряет талант – вот увидите – и станет замкнутой и ограниченной, как монашка. Все будет испорчено. А я начну пить и скоро потеряю человеческий облик.

– О, ради всего святого, Ганс! – нетерпеливо воскликнула Кейт. – Я начинаю думать, что мужчины – самые презренные животные на свете. Каждый хочет, чтобы мир вращался только вокруг него, а если что-то не так, сразу становится невыносимым.

– Ох-ох-ох, какой ужас! – простонала Мэб.