Грустные мысли не покидали ее и во время скучной поездки в тесном, неудобном ландо, где с трудом поместились два огромных чемодана: один потеснил смиренного возницу, а второй грозил упасть на Гвендолин с сиденья напротив, хотя и был привязан веревкой. По дороге из Лебронна она представляла, что семья вновь отправится за границу. Наверняка какой-то скромный капитал все-таки остался: не могли же они потерять абсолютно все! Гвендолин видела в Европе немало английских бедняков и мысленно рисовала картину такой же убогой жизни. Она видела себя тридцатилетней старой девой, живущей в окружении несносных сестер и угрюмой матери, все больше погружающейся в меланхолию. Но Гвендолин не хотела подчиниться судьбе и позволить невзгодам распоряжаться своей жизнью. Пока она не окончательно поверила в несчастье, однако усталость и отвращение к неприятной поездке подействовали подобно мучительному пробуждению – еще более удручающему, чем неприятные сны. Восторг, с которым еще недавно она целовала собственное отражение в зеркале, утонул в сознании тщетности существования. Очаровательная, умная, решительная – к чему все это? Судьба играла ею как вздумается, а все мужчины в ее глазах были достойны лишь ненависти. Впрочем, в последнее время эта ненависть приобрела несколько иной оттенок. Одно дело – ненавидеть украденные вещи оттого, что они украдены, и совсем другое – оттого, что невозможно ими пользоваться. Гвендолин начала сердиться на Грандкорта из-за того, что его поведение не позволило ей выйти за него замуж; из-за того, что именно он послужил причиной ее нынешнего безотрадного положения.
Тем временем унылая поездка подошла к концу: неуклюжий экипаж уже катил по аллее, и все желающие могли наблюдать за его приближением из окон. Появившаяся на крыльце фигура вызвала у Гвендолин новое, не столь эгоистичное чувство. Спрыгнув на землю, она крепко обняла мать и, увидев на прекрасном дорогом лице новые печальные морщинки, на миг забыла о себе и прониклась ее переживаниями. За спиной миссис Дэвилоу виднелись грустные лица четырех девочек. Все они воспринимали приезд Гвендолин как избавление от несчастья: ее присутствие всегда обещало нечто интересное. Даже торопливые поцелуи и слова: «А теперь, девочки, уходите!» – принесли утешение, которое любая слабая натура всегда ищет во властном подчинении. Добрая мисс Мерри не стала дожидаться приветствия, а сразу занялась чемоданами и расчетом с возницей. Миссис Дэвилоу и Гвендолин поспешили наверх и заперлись в спальне.
– Успокойся, мамочка, – заговорила Гвендолин, нежно вытирая мокрые от слез щеки матери. – Не горюй так. Вот я совсем не переживаю. Мы обязательно найдем выход. Жизнь наладится. До сих пор ты боялась, потому что рядом не было меня. Ну же, улыбнись! Порадуйся моему приезду.
Гвендолин говорила абсолютно искренне. Нежное сочувствие к матери пробудило в ней благородную решимость помочь, так что самоуверенные планы, туманно проступавшие в сознании во время поездки, внезапно обрели более конкретные формы. Казалось, она вдруг поняла, в чем именно заключается обещанный выход. Это был один из ее лучших моментов, и любящая матушка, тут же забыв обо всем, взглянула на дочь с обожанием.
– Да благословит тебя Господь, моя дорогая! Если ты сможешь быть счастливой, то смогу и я!
Однако спустя несколько минут, когда несчастье стало принимать более конкретные формы, мужество оставило Гвендолин. Поначалу она увидела все тот же привычный Оффендин, и знакомая обстановка помогла восстановить душевное равновесие. Все оставалось прежним: почтительная тишина в то время, пока она отдыхала; приготовленная удобная ванна; доставленный прямо в комнату небольшой поднос с любимой едой.
Когда Гвендолин спустилась в гостиную посвежевшей, как только что вынырнувший из воды лебедь, и откинулась на диванные подушки рядом с матушкой, несчастье еще не коснулось ее. Она ощутила готовность услышать все сразу и заговорила намеренно деловым тоном:
– Так что же конкретно ты собираешься предпринять, мама?
– О, милая, первым делом необходимо покинуть этот дом. К счастью, мистер Хейнс готов его снять, и агент лорда Брэкеншо должен все устроить с наибольшей для нас выгодой.
– Я почти уверена, что лорд Брэкеншо позволит тебе жить здесь бесплатно, – возразила Гвендолин, чьи таланты до этой минуты проявлялись лишь в том, какое впечатление производит ее красота, а никак не в финансовых делах.
– Мое дорогое дитя, лорд Брэкеншо уехал в Шотландию и ничего о нас не знает. Ни твой дядя, ни я не осмелимся к нему обратиться. Да и что мы будем делать в этом доме без слуг и без денег? Чем быстрее мы отсюда уедем, тем лучше. К тому же тебе известо, что нам нечего с собой брать, кроме одежды.
– Полагаю, в таком случае ты намерена отправиться за границу? – уточнила Гвендолин. Она уже успела приучить себя к этой мысли.
– Нет-нет, милая, что ты! Как мы поедем? Ты ведь ничего не знаешь ни о доходах, ни о расходах, – ответила миссис Дэвилоу, пытаясь улыбнуться, и печально добавила: – От этого тебе станет еще тяжелее, моя хорошая.