Данте в русской культуре

Дружинин вспоминал это сравнение с явным удовлетворением, все-так и в его понимании дантовский стиль был обусловлен не только предельным выражением страстей, но и их безграничным разнообразием. «Как уловить ноту Дантова песнопения? – спрашивал он. – Попробуйте проследить глазами за полетом его фантазии, и ваш дух займется … Вот он в минуту гнева, с проклятием в устах – с проклятием или Пизе vituperio da gente, или генуэзскому народу, или всей Италии, что ворочается подобно безнадежному больному на своей горячей постели! Вот мститель! Вот хороший ненавистник (a good hate), хотите вы сказать, но сцена переменилась, и вы видите гордого изгнанника на коленях, рыдающего у ног Беатриче… Не тысяча ли людей, с их страстями, мудростью и бесконечным опытом жизни, соединились в этом человеке, или скорее не целое ли поколение держит к нам речь из уст Данта? Вот поэт непереводимый, но не по мелочности и не хитросплетению или просторечию, – а единственно по своей громадности!»[393]

В этой же рецензии Дружинин пересказал историю, которую Данте вложил в уста Одеризи из Губбьо. Ее герой, вождь тосканских гибеллинов, глава Сьенской республики, Провенцан Сальвани, известный своей непомерной гордостью, был так потрясен несчастием друга, что, как смиренный нищий, явился на главную площадь Сьены просить горожан о выкупе пленного приятеля, захваченного Карлом Анжу, братом французского короля Людовика IX[394]

. Эта история, воспроизведенная Дружининым, вероятно, по давней памяти, возбудила у него воображение, и уже в июне 1853 г., т. е. всего через несколько недель после выхода рецензии, он начал разрабатывать фабулу драмы, которую озаглавил «Дантово проклятие» («Проклятие Данта»)[395].

Ее предполагаемое содержание он подробно описал в дневнике, оговорив заранее, что все имена, кроме Данте, и все события вымышлены. Вместе с тем Дружинин хотел быть верным духу эпохи и намеревался перед воплощением замысла вчитаться в историю Средних веков Италии. Впрочем, и в предваряющем драму очерке обнаружилось знакомство писателя с характером позднего Средневековья, междоусобицей городов, коммунальными формами их правления, борьбой гвельфов и гибеллинов, своеволием грандов, постоянными столкновениями пополанов с феодальными сеньорами и причинами городских смут. Феррара, изображенная в очерке, напоминала действительную сеньорию времен тирана Обиццо д'Эсте, того самого, что «в мире смуты / Родимым сыном истреблен своим». С колоритом эпохи был связан и преднамеренный, тщательный подбор имен действующих лиц. Дружинин искал, выбирал, примеривал, о чем свидетельствуют изменения, которые отличают список персонажей в очерке и стихотворном тексте начатой, но не оконченной драмы. Избранные им имена были призваны рождать у читателя ассоциации с реалиями «Божественной комедии», средневековой истории и культуры, служить узнаванию исторических и литературных прототипов, за которыми бы угадывался контур эпохи. Так, «прелестная» дружининская Джиневра напоминала собой о королеве Джиневре романов Круглого стола, чья любовь к Ланчелоту стала роковым примером для Паоло и Франчески. Другой персонаж очерка – Угуччионе ди Малатеста, отец Джиневры, видимо, обязан своей фамилией мужу Франчески, немилосердному и уродливому Джанчотто Малатесте.

Увлекшись этими перекличками, раскрывающими связи вымышленных лиц с литературными и историческими, Дружинин чуть было не сделал одного из героев, бравого капитана кондотьеров Гвидо, любимца жестокого Малатесты и жениха Джиневры, сыном… Беатриче ди Портинари, но вовремя отказался от этого авантюрного предположения, ибо оно становилось помехой в создании задуманного им образа «неукротимого мстителя», каким рисовался в его воображении Данте, занятый всецело судьбами своей страны. Драматизм отношений поэта с родиной Дружинин передавал стихами самого автора «Комедии», которые звучали из уст Данте, когда старики Феррары молили его примирить враждующих горожан:

Не гордая окрестных стран царица!

Разврата дом, презренная блудница,Италия, несчастная страна![396]

Любопытно, что по воле автора «неукротимый мститель» является в Феррару во францисканском плаще[397]. Знал Дружинин или не знал, что Данте никогда не состоял членом францисканского ордена, но так или иначе эта одежда на плечах поэта была для него обозначением социальных симпатий Данте, его религиозно-этических и духовных устремлений[398]. Недаром герой «заступается за народ и велит тирану остановиться», когда кондотьеры Угуччионе ди Малатесты теснят и избивают людей, не пожелавших поддержать поход на Флоренцию. Разгневанный Малатеста приказывает убить заступника. Тогда-то на знатного гранда и обрушивается проклятие Данте. Услышав имя поэта, кондотьеры не решаются поднять на него руку.