Дар

Затем он объяснил, что стояло за миллионными вкладами в Лихтенштейне. То были, так сказать, карманные деньги для его партнеров по бизнесу, для политиков и ведущих чиновников в Латинской Америке и на Дальнем Востоке.

– А я думал, ты являешься посредником в заказах на стальные конструкции, – признался я.

О’кей, я уже и сам почувствовал, что это звучало наивно, но ему не стоило из-за этого давиться сигарой и душить себя прокопченным кашлем.

– Герольд, я не посредничаю в получении заказов, я покупаю заказы. Чтобы их покупать, мне нужны деньги, очень много денег. И я не могу допустить, чтобы эти деньги у меня полностью сожрали налоги, я не могу себе это позволить, мы все не можем себе это позволить, понимаешь?

Нет. Эти вечные жалобы на слишком высокие налоги я никогда не понимал. Собственно говоря, жаловаться должны были те, кому не с чего было платить налоги, поскольку они почти ничего не зарабатывали. Но неважно. Его расчеты велись по-другому.

– Чем больше пирог, тем больше народу хотело бы им лакомиться. Чем крупнее заказы, которые я привлекаю в страну, тем дороже их выкупить. Без денег нет никакого гешефта, а без гешефта нет денег. Вот так все просто. Так функционирует экономика. Так функционирует мир.

К счастью, я никогда не интересовался тем, как функционирует мир. Самое большее – меня удивляло, что он уже так долго функционирует.

– А то, что это всегда было ровно десять тысяч евро, которые ты снимал со счета? Чистая случайность?

– Это наша единица. В супермаркете, когда ты берешь тележку для продуктов, ты суешь в щель один евро. В мире бизнеса это десять тысяч. Это наша основная расчетная единица.

Ну вот, теперь в нем опять промелькнул старый бонза. Последующая затяжка сигарой сразу же удалась ему чуточку лучше.

– А твои разговоры с владельцами концерна PLUS? Это не имело никакой связи с пожертвованиями?

– Ни малейшей.

– Тогда почему они такое пишут?

– Потому что это хорошая скандальная история. Потому что они могут обо мне писать сейчас все что угодно – и подлец-то я, и уклонист от налогов, – а мне нельзя оправдываться, у меня петля на шее. Ты понимаешь?

Это я понимал, по крайней мере, голос его звучал именно так, как если бы на шее у него была удавка.

– Вот что я хотел тебе сказать, – закончил он.

– Что именно?

– Что в настоящий момент я не могу давать официальное опровержение и заявлять, что это не я был великим благодетелем, иначе мне пришлось бы объяснять, куда же в таком случае утекли деньги, а этого мне делать никак нельзя.

Тут я прямо-таки обомлел.

– Это значит, что люди и впредь должны верить, что…

– Я ничего не могу против этого предпринять, мой адвокат велел молчать, мне очень жаль.

Я-то всегда полагал, что велят как раз адвокатам, а не наоборот, но в этом извращенном мире гешефта можно было ожидать чего угодно, к этому я уже привык.

– Герольд, мне правда очень жаль, что твое дело, само по себе хорошее…

– Не трудись.

– Тем не менее, и я говорю это совершенно честно, также и от имени Гудрун и Флорентины – мне настолько жаль тебя, что ты не поверишь…

– Не надо меня жалеть, пожалей себя, – ответил я.

Бедная Гудрун, после меня она действительно заслуживала чего-то лучшего, а не того, чтобы из огня да в полымя.

– И пусть наш разговор останется между нами, это ты должен мне обещать, – добавил он наполовину чистосердечно, наполовину униженно.

– О’кей, но при одном условии, – сказал я.

– И каково оно?

Я был бы рад помучить его дольше, но момент для этого был и впрямь не идеальный, когда он так на меня смотрел.

– Еще один виски, – ответил я.

Глава 15

От спокойствия не остается и следа

На следующий день я, к счастью, проснулся лишь к полудню и, почистив зубы, как раз успел прочитать два имейла из двух десятков непрочитанных. Причем ко второму – от Петера Зайбернига – я перешел скорее машинально, потому что мысли мои все еще оставались в первом. Который был от Ребекки.

«Дорогой Герольд, у нас гора свалилась с плеч оттого, что нам не придется возвращать пожертвование назад. Вечер среды, в 19.30, мне очень подходит! Как ты смотришь на то, чтобы встретиться в кафе «Хозе Антонио» в Фридмангассе? У них есть испанское пиво и на закуску замечательные тапас».

До этого места сообщение было просто превосходным, но затем произошел перелом:

«Я, кстати, спросила у Норы, не хочет ли она тоже пойти. Я надеюсь, тебе это не помешает. Дела у нее в настоящий момент не очень, и я подумала, что ей пошло бы на пользу немного отвлечься. Идея ей очень понравилась… ☺ Итак, пока, до вечера среды! Мы рады, Ребекка».