Дар

Только теперь я наконец смог улыбнуться свысока, потому что хотя бы в этом пункте я был гарантированно умнейшим из нас двоих.

Сообщение Ребекки гласило:

«Привет, Герольд, поскольку ты явно не прослушиваешь свою голосовую почту, я пытаюсь пробиться к тебе имейлом. Я всего лишь хочу сказать, что знаю тебя настолько хорошо, что уверена: ты бы никогда не стал участвовать в такой махинации. Я надеюсь, что это дело тебя не очень огорчило. Нора, моя коллега по Ценерхаусу, ты ведь ее знаешь, просила меня выяснить у тебя, должны ли мы теперь вернуть назад эти десять тысяч евро. Это было бы плохо, потому что аппаратура уже частично заказана, но что поделаешь. Пожалуйста, ответь. Я была бы рада встретиться. Вечерами у меня есть время. Большой привет, Ребекка».

* * *

После того как Мануэль ушел, а я от души нарадовался пока что самой любимой фразе за всю эру Ребекки – «Вечерами у меня есть время», – я написал ей ответ:

«Дорогая Ребекка…»

Поскольку всеми этими «приветами» я был уже сыт по горло.

«Дорогая Ребекка, десять тысяч евро вы ни в коем случае не должны никуда возвращать, я думаю…»

Это «я думаю» я немедленно стер…

«…никуда возвращать, об этом я позабочусь. Если у тебя еще не распланирован завтрашний вечер, а это среда, то я буду очень рад тебя видеть…»

Я исправил «тебя видеть» на «встретиться с тобой», это звучало бесхитростнее, ведь когда встречаешься, все равно видишь. О времени встречи я раздумывал дольше. Мне было бы лучше всего предложить ей двадцать один час. Но если действовать наверняка и исходить из принципов бесхитростности, то выбрать бы следовало вообще восемнадцать часов. И тут возникал вопрос, что мне написать – девятнадцать или двадцать часов. Поскольку я в таких вещах был человеком нерешительным, я написал:

«Время встречи я предлагаю 19.30. Кафе выбери по своему настроению…»

Из-за «настроения» я снова стер всю фразу и написал вместо нее:

«Кафе, пожалуйста, выбери сама: где ты себя хорошо чувствуешь. Сердечный привет, Герольд. P.S. Я очень рад!»

Нет, это звучало слишком назойливо. Я исправил:

«Сердечный привет, я очень рад, Герольд».

Баста.

Какой гешефт без денег

После этого я хотел вообще-то прослушать голосовую почту от Ребекки, вернее, услышать ее голос, но я завис уже на первом сообщении, а оно звучало скорее смущенно и было от Гудрун.

«Привет, Герольд, пожалуйста, позвони мне. Бертольд дома и хотел бы срочно с тобой поговорить. Может быть, вечером ты смог бы на минутку заглянуть к нам? Пожалуйста, отзовись!»

Я тут же перезвонил и сказал, что я практически на пути к ним. Я сказал это не подумав, потому что если бы подумал, то отказался бы или хотя бы отсрочил визит. А ведь некоторые визиты надо оставлять позади как можно скорее. Это понимал даже я, хотя в принципе был безоговорочным сторонником визитов на минутку, до которых дело так и не доходило, потому что они были все равно лишь пустой тратой сил и времени.

Мы расположились в его кабинете, где можно было даже побеседовать, потому что эта комната была наиболее удалена от комнаты Флорентины. А оттуда доносилась громоподобная музыка, оглашающая все триста квадратных метров их квартиры. На мой взгляд, можно было бы и попросить Флорентину немного уменьшить громкость, однако я не хотел вмешиваться в педагогические обыкновения семейства Хилле.

– Виски? – спросил Бертольд.

– Не откажусь.

Он казался подавленным и раскуривал сигару беспокойно и неловко. У него явно не было лишних сил на то, чтобы казаться надменным, так что мне снова стало почти жалко его. Мне всегда становилось не по себе, когда кто-нибудь больше не мог быть тем, за кого его принимали или за кого его следовало принимать. Для начала он несколько раз глубоко вздохнул, потом добавил к вздохам и слова.

– Да, налоговая полиция на нас насела, – сказал он.

– На нас? – спросил я.

– На семью. Попали все. Мы много чего понастроили, нам есть что терять, – поставил он в известность меня.

– Главное, много чего, – сказал я.

– Да, мой друг, насмехайся, шути, ты можешь себе теперь это позволить, ты ведь стал знаменитостью. Поздравляю, поздравляю!

Это был идеальный переход к теме, я считаю.

– Ты как-то замешан в спонсорстве? Это делал ты?

Тут он громко рассмеялся, или закашлялся, или выдохнул, или сделал все это одновременно, по крайней мере, дым при этом пошел.

– Ты это всерьез, Герольд?

– Нет.

– Ты считаешь это реальным хотя бы отдаленно?

– Вообще-то, нет, – ответил я.

– Тогда зачем спрашиваешь? Ты хочешь меня обидеть?

– Это что, обидно, если в виде исключения ты однажды отдаешь свои деньги человеку, который в них нуждается? – спросил я.

– Разве ты в них не нуждался все эти годы? – ответил он, тем самым однозначно поймав меня на лукавстве.

– Нуждался, и это мне тоже очень неприятно. Я бы тебе вернул их лучше сегодня, чем завтра, можешь мне поверить, – сказал я.

– Весьма похвально, Герольд, может, мне они еще необходимее.

Тут я невольно рассмеялся. Его чувство жалости к себе было даже больше, чем мое сострадание.