«Многоуважаемый господин Икс, по крайней мере, формулировкой: «Раз он хочет остаться в тайне…» Вы выдали мне, что вы – мужчина, если, конечно, вы не сделали это нарочно, чтобы обмануть меня. Вы правы, я не из тех людей, кто любой ценой хотел бы что-то выжать из другого. И как вы это, собственно, узнали? Вы наводили обо мне справки? В «Дне за днем»? Я и в самом деле не хочу быть назойливым, но у меня есть одна существенная причина, почему мне так хотелось бы знать, кому я всем этим обязан. Итак, если это вам не будет слишком хлопотно, было бы действительно очень любезно с вашей стороны раскрыться передо мной. Для вас это ничего не изменит, и вы по-прежнему будете пребывать в покое, это вам обещает тот, для кого его покой так же свят. Сердечно, Герольд Плассек».
К сожалению, он не пошел на уступки. Его ответ гласил:
«Господин Плассек, именно этого я и хотел избежать – чтобы вы меня сейчас расспрашивали. Это действительно мало что даст, если вы будете знать, кто я. Вы даже, может, будете разочарованы, потому что представляли себе совсем другого человека. Может быть, я мог часами стоять подле вас, а вам бы и в голову не пришло, что я и есть тот пресловутый инвестор. Итак, лучше пусть и впредь все останется так же, ведь особенным в этих анонимных денежных дарах были они сами, поскольку они помогали конкретным людям. Теперь все знают, что можно делать такое и при этом оставаться в тайне. Я нахожу, что это хорошо. Как личность я или вы – мы оба неинтересны. Это все заменимо. Я надеюсь, вы поймете меня в том, что я имею в виду. Хорошего вам дня».
Визит в «0,0 промилле»
Мне было очень трудно сохранять молчание перед Мануэлем, ибо чем чаще этот спонсор подчеркивал, насколько он неприметен и заменим, тем больше мне не терпелось узнать, что за личность скрывается за всем этим.
В Зиммеринге по дороге к зданию, в котором размещалось «
– Это первый раз или вы уже однажды у нас были? – спросила меня молодая женщина на приеме, в остальном производящая впечатление компетентного человека.
Я разъяснил ей ее ошибку, и она принесла тысячу извинений.
– Ты можешь сказать, что во всем этом такого уж веселого? – спросил я Мануэля.
Он хотя и не мог мне ничего объяснить, но продолжал ухмыляться. В некоторых ситуациях он был еще чисто дитя.
Наконец за нами явилась госпожа Барбара Дресслер, о чем сообщал бейджик у нее на груди, и повела нас по всему заведению, стилизованному под санаторий. Она старалась показать нам, какие лечебные и прочие возможности может предложить центр «
– Хотите еще заглянуть в приемное отделение неотложный помощи или в отделение острых психозов? – спросила госпожа Дресслер.
– Нет, спасибо, – сказал я.
Я слишком хорошо знал, как алкоголики выглядят, когда трясут головой или содрогаются в нервной дрожи, как они то и дело облизывают пересохшие губы и трут заплывшие глаза, как они тупо сидят в углу, сжавшись, и пялятся в пустоту из опухших, красноносых, синюшных лиц. Когда-то мне удалось просто больше не смотреть на это, вернее, смотреть сквозь моего отца. К сожалению, это имело неприятное побочное явление: картины потом внезапно всплывали в моих сновидениях, да еще с необыкновенной четкостью. Так что насмотрелся я вдоволь.
Наконец мы добрались до консультационного центра, где нас дожидался специально прикомандированный к нам доктор Гюнтер Уланд, словно сошедший с телевизионного экрана, где рекламировал пену для бритья, дезодорант или продукты про-актив-виталь-анти-старения. Алкоголь был знаком ему, вероятно, лишь понаслышке, однако он чувствовал себя обязанным с ходу шокировать школьника – который, естественно, вытаращил глаза – ужасающими актуальными данными: в Германии ежегодно 40 тысяч человек погибают от алкоголя, в Австрии 350 тысяч больных алкоголизмом, в Германии 3, 3 миллиона алкоголиков, это на двадцать лет понижает ожидаемую продолжительность жизни, алкоголизм является причиной шестидесяти других болезней – печени, поджелудочной железы, мозга, – причиняя ущерб народному хозяйству, и так далее, и тому подобное.
– А когда считается, что человек болен алкоголизмом? – спросил Мануэль.