«Дар особенный»

Что же касается купюр в остальном тексте, то, естественно, прежде всего отсутствуют фразы и описания, пропущенные во французском переводе. Некоторые из них весьма показательны. Например, в эпизоде казни Тарасом предавшего родину Андрия после кульминационных, с точки зрения драматизма ситуации, фраз: «Оглянулся Андрий: пред ним Тарас! Затрясся он всем телом и вдруг стал бледен…» – следует вполне естественное в гоголевской поэтике сравнение Андрия с нашкодившим школьником, получившим по лбу линейкой от товарища и, когда он погнался за ним, столкнувшимся с учителем. После этого в какой-то мере отвлекающего внимание читателя и как бы снимающего напряжение сравнения почти немедленно следует развязка. Знаменательно, что Тургенев и Виардо, в целом достаточно бережно обращавшиеся с текстом Гоголя, сочли возможным опустить слишком детальное, «бытовое» и почти комичное описание. Возможно, они руководствовались тем соображением, что зарубежному читателю это покажется диссонансом, особенно на фоне широко известного мнения о «Тарасе Бульбе» Франсуа Гизо как о единственном произведении в мировой литературе новейшего времени, вполне заслуживающем названия эпической поэмы. Естественно, что в соответствии с французским текстом («devint pâle come un ėcolier surpris en maraude par son maitre») развернутое сравнение отсутствует и в испанском издании 1880 года («El joven se estremeció como un estudiante sorprendido en falta por su maestro»).

Однако чаще всего это пропуски «натуралистических» или лирических описаний, так или иначе переданных в переводе Тургенева и Виардо. Возвращаясь же к причинам, по которым была опущена последняя глава, можно предположить, что картины жестокостей, чинимых запорожцами, по всей вероятности, опускаются с тем, чтобы у читателей не возникало двойственного отношения к соратникам Тараса, правый гнев которых должен вызывать сочувствие[257]

. От яркой «архаично» детализированной сцены поединка Кукубенка со «знатнейшим из панов» остались лишь две скупые, информирующие о результате поединка фразы.

Еще ощутимее пропуски лирических описаний, сравнений, знаменитых гоголевских лирических отступлений. Так, конец восьмой главы, который вяло, но полностью переведен во французском издании (фраза: «И пойдет дыбом по всему свету о них слава» – передана, например, как «Et leur renommée s’ėtendra dans l’univers entier»), в испанском переводе сокращен вдвое. В пятой главе отсутствует сохраненный во французском переводе фрагмент, в котором речь идет о привезенном Остапу и Андрию материнском благословении, и следующее за ним замечательное лирическое отступление о неизвестности будущего, уподобленного голубке и ястребу, безумно летящим над болотом и не видящим друг друга в тумане.

Вдвое сокращено и знаменитое описание степи во второй главе, которое, кстати сказать, полностью и в высшей степени удачно перевела Пардо Басан[258]

, причем не в разделе о Гоголе, а в первой части книги, в разделе о природе России. Подобного рода сокращения были обычным делом в переводческой практике XIX столетия, особенно в ранний период проникновения русской литературы на Запад. Первым западным ценителям русская проза представлялась несколько растянутой, перегруженной излишними подробностями, описаниями и рассуждениями. Прежде всего это касалось элементов, условно говоря, философско-публицистических. В данном же случае купюра, цель которой, несомненно, ускорить действие[259], выглядит особенно сомнительной, коль скоро речь идет об описании природы, которое вполне могло произвести сильное впечатление на испанского читателя, пример тому – перевод Пардо Басан.

Еще нагляднее, пожалуй, те фразы, которые сохраняются в переводе, однако с полной или частичной утратой лирической тональности, ослаблением поэтичности. Это можно продемонстрировать на примере перевода фразы «Никогда плуг не проходил по неизмеримым волнам диких растений» (гл. II), в которой отсутствуют особо коварные для «переозвучивания» на другом языке трудности лексического характера или ускользающие в переводе стилистические нюансы. Если Пардо Басан перевела ее абсолютно адекватно, в полном соответствии с французской версией («nunca el arado trazó surco entre las alas sin límites de su vegetación salvaje»), то переводчик издания 1880 года упростил фразу, которая приобрела информативный характер («Nunca se había visto allí el arado» – «Здесь никогда не видели плуга»). Неудивительно поэтому, что те особенности гоголевского текста, которые представляли особую сложность, например яркие простонародные обороты, воссоздавались в той же нейтрализующей манере. Если Тургенев и Виардо были вынуждены дать кальку при переводе фразы «Рано ему, еще молоко на губах не обсохло» (гл. III) («…le lait de sa nourrice ne lui ná pas encore séché sur les lèvres»), то в 1880 году испанский переводчик, обесцвечивая разговорную тональность, переводит фразу в книжно-литературный регистр («…es demasiado joven у no tiene bastante madures» – «он еще слишком молод и ему еще не хватает зрелости»).