Дар царицы Савской. Абиссинское заклинание

— Доброе утро, милочка! — проговорил Рудольф, потирая свои детские ручки. — Как вы спали?

— Спасибо, отлично! — ответила я, мрачно глядя на хозяина кабинета. — Только давайте сразу договоримся…

Я хотела сказать — никакого гипноза, но Рудольф Зурабович не дал мне договорить:

— Конечно, милочка, никакого! Зачем мне вас гипнотизировать? Совершенно ни к чему!

Он что, действительно читает мои мысли?

— Да у меня и в мыслях ничего такого не было! В прошлый раз это было необходимо, чтобы разбудить недоступные уголки вашей памяти, а сейчас… зачем это нам сейчас? Совсем не нужно! И не подумайте, что я читаю ваши мысли…

«Вот черт! Именно это я только что подумала! И эту мысль он тоже прочитал…»

— Нет, просто это большой опыт. Кроме того, — он лукаво улыбнулся, — некоторые мысли буквально написаны у вас на лице…

Вот уж это правда, мама то же самое говорила в детстве, когда я пыталась врать.

Вдруг совершенно неожиданно мне захотелось к маме. Просто сесть с ней на диване, прижаться и помолчать. И телефон разрядился, так что я даже позвонить ей не могу. Да и не нужно звонить, потому что она по голосу поймет, что у меня неприятности.

— Ладно, — нахмурилась я, — не расходуйте попусту свое красноречие! Я вам все равно не верю, и если только вы достанете свой хрустальный шар… или магический кристалл… или что там у вас… короче, разговор тут же прекратится!

— Хорошо-хорошо, говорю же вам — я не собираюсь вас гипнотизировать! — Рудик замахал маленькими ручками. — Я только хотел с вами поговорить, задать вам несколько вопросов…

— О чем? И вообще, зачем вам меня спрашивать, если вы и так читаете мои мысли? — прищурилась я.

— Говорю же вам — это не так! А спросить я вас хочу… ну, в первую очередь — о вашем детстве. Вы же знаете, нас, психотерапевтов, больше всего интересует детство человека, то время, когда складывается его характер, его внутренний мир.

«Зачем ему мое детство? Ну, может, он какую-нибудь монографию пишет, собирает материал. Эти психиатры… Может, соврать ему что-нибудь для интереса?»

— Ну, спрашивайте. Только потом я вас тоже кое о чем спрошу. И вы мне ответите, хорошо? — Я решила поторговаться.

— Договорились! Итак, какое ваше самое первое воспоминание? Самое раннее?

Я задумалась.

Пожалуй, самое первое мое воспоминание — школа… я сижу за партой и старательно вывожу в тетрадке одинаковые буквы. Очень трудная буква — прописная Д…

Судя по всему, это первый класс. В окна заглядывает густой фиолетовый мрак, значит, это зима, скорее всего, декабрь или январь, раннее утро.

Я изо всех сил стараюсь, чтобы буквы были одинаковыми, но это не выходит — то хвостик у буквы загибается не в ту сторону, то петелька выходит кривой…

Надо мной останавливается учительница и строго говорит:

— Алена, посмотри, что у тебя получилось! Это не буква Д, это какое-то безобразие!

Я чуть не плачу — и снова безуспешно пытаюсь вывести непослушную букву…

— Значит, первый класс… примерно семь лет… — задумчиво протянул Рудольф Зурабович.

«Выходит, я ему уже все рассказала? А думала, что еще только собираюсь…»

— А ничего более раннего вы не помните? У большинства людей есть какие-то хотя бы отрывочные воспоминания о времени, когда им было два-три года… некоторые помнят себя даже еще раньше — в год-полтора. Лев Толстой утверждал даже, что помнил момент собственного рождения. Хотя, конечно, это не вполне достоверно. Но все же… неужели ваши первые воспоминания относятся только к семилетнему возрасту?

Я снова задумалась и прикрыла глаза.

А ведь странно… я и правда не могу вспомнить хоть что-нибудь раньше этого возраста. Пытаюсь — но раньше в памяти какой-то темный провал, в котором клубится густая фиолетовая мгла. Такая же густая и темная, как за школьным окном…

Иногда кажется, что из этой тьмы выглядывают какие-то лица, но я никак не могу их разглядеть и тем более узнать…

Я открыла глаза и наткнулась на взгляд доктора. Серьезный такой взгляд, изучающий. И не было в нем спокойной доброжелательности, какая бывает у хороших врачей. В нем был нескрываемый интерес. Глаза горят, руки чешутся пошуровать у меня в голове! И чем она его так привлекает, хотелось бы знать…

Ну уж этого я не позволю! Что бы ему такое рассказать? И я тут же затараторила:

— Лето, мы с мамой на речке. Она куда-то ушла, купаться, что ли, или встретила знакомую, заболталась, и я осталась одна. А рядом большие мальчишки прыгали с обрыва. Так, знаете, разбегались и вперед, «солдатиком». И мне тоже захотелось. Никто и опомниться не успел, как я прыгнула. Точно так же, «солдатиком». Помню, как летела вниз и солнце слепило, отражаясь от воды. А больше ничего не помню, очнулась уже внизу, на берегу. Меня вытащил отец…

Эту историю рассказывала мне мама много раз, это с ней случилось такое в детстве, это ее вытащил отец. Ей потом рассказывали, как он раздевался на пляже, успел снять только ботинки и брюки наполовину, так в одной штанине и прыгнул. Вытащил, конечно, дочку, она и воды-то наглотаться не успела. Но у меня-то нет отца, и доктору ничего не стоит это выяснить.