Полозья легко заскользили по утоптанному насту.
– Даренушка! Даренка! – морозный воздух донес скрипучий голос Евпраксии.
Старая княгиня в распахнутой шубе одиноко стояла на пороге терема.
– Стой! – Дарья спрыгнула с саней и, подбирая подол, побежала к бабке. – Ну, что же ты не запахнулась, простудиться же можно? – начала она как малое дитя кутать Евпраксию.
– Благословляю, благословляю, – без конца крестила бабка. – Женитесь, дети мои, женитесь. Ты только, Елица, не гневайся на меня, сыночка моего не губи. Один он у меня.
– Бабушка, это ж я, Дарья, Дарена, – беспокойно оглядела бабку Дарья.
– Даренушка, поезжай, поезжай.
Ветер хватал за щеки, превращая горячие слезы в льдинки. «Что я натворила, что натворила!» – беспощадно крутилось в голове. «Господи, спаси их, спаси! – летело в бездонное зимнее небо. – Спаси его».
Глава XXXIV. Не оборачиваться
Дорога все еще была знакомой, Дарья ездила по ней несколько раз к Златоверхому Владимиру, только сейчас следовало, доехав до Стародуба, повернуть к Суздалю и обойти стольный град стороной. Вадим вел обоз пока неспешно, берег лошадей, и от этой медлительности нестерпимо хотелось сбежать назад. Дарья держала себя из последних сил, чтобы не оглядываться. Выбор сделан, назад пути нет. Даже Михалко, казалось, все понял, перестал канючить, перебравшись к Дарене в сани, затерся между ней и Устиньей, положив сестре голову на колени. Дарья гладила его по плечу, а сама пробегала рассеянным взором по верхушкам седых елей.
Устя, чувствуя общее напряжение, болтала о том о сем, ярко описывала жизнь в Новом Торге, словно там уже бывала: улицы, торговые ряды, храмы с золотыми куполами и неприступные обледенелые рвы, спускающиеся к малой Тверце. Дарья лишь согласно кивала, не слушая.
– А еще, светлый княжич, там медовыми ковригами потчуют и… – вдруг Устя оборвала саму себя, нахмурившись: – А этому-то что здесь надобно?
– Кому-кому, где? – сразу столбиком вскинулся Михалко. – Кому, Устя?
– Да вон тому, петуху, не дощипанному, – насуплено поговорила девушка, указывая рукой.
Параллельно обозу на запряженных в тощую лошадку санях ехал не кто иной, как дьяк Терентий, за ним прижавшись друг к дружке сидели худощавая матушка и две курносые сестрицы-близняшки лет двенадцати. Позади были приторочены скромные пожитки. Лошадка Терентия стала сближаться с обозом, словно они двигались вместе. Дьяка не отгоняли, так как хорошо знали, а может его сам Мирошкинич вдогонку отрядил, уж больно уверенно правил Терешка.
– Вадим Нилыч, – окликнула Дарья сотника, – вели остановить, потолковать с этим ухарем надобно.
Обоз послушно встал.
– Куда путь держишь, Тереша? В Стародуб собрался али во Владимир? – насмешливо проговорила Дарья.
– Славный ватаман Микула Мирошкинич вслед тебе, милостивая ватаманша, направил, чтоб грамотный человек при тебе был, – с чувством собственного достоинства проговорил Терентий, кланяясь и явно рисуясь перед Устей.
Дарья чуть опешила от своего нового прозвания, такое уж чудное.
– Врешь, пес, – неожиданно втиснул свою лошадь между саней Ратша, – мы грамоте и сами обучены.
– Да к чему мне врать, – бурно возмутился Терентий, – с места вон пришлось срываться, бросить все нажитое, семейство с собой тянуть. Только служба, она важнее, я всегда службу исправно несу, – он снова из-за лошади Ратши попытался посмотреть на Устю.
– Не мог его хозяин отрядить, – склоняясь к саням, громко зашептал Дарье Ратша, – самозванно хочет притереться.
– И в мыслях не было, службу несу, – упрямо повторял Терентий.
Дарья скосила глаза на поджавшую губы Устю, потом, выпрямив спину, холодно произнесла:
– Кланяйся Микуле Мирошкиничу за заботу, да скажи, что мне дьяк не требуется. Писать я и сама обучена. Ну, чего стоишь, возвращайся к своему нажитому, – жестоко усмехнулась она.
– Не могу, не велено возвращаться, – до конца решил стоять на своем Терентий.
Не известно, чем бы все закончилось, но голос подала матушка горе-дьяка:
– Прости ты дурака моего, светлая княжна. Бог ему разума не дал, чего с него взять. Возьми с собой, пожалей детушек моих. Сгинем одни в лесу, с него-то какая защита, уж далеко отъехали. Пресвятая Богородица не оставит тебя без милости своей.
При этом сестренки еще больше прижались к матушке, косясь на недоброго красавца в собольей шапке. Дарья вопросительно посмотрела на Устю, показывая, что от нее все зависит. Устя, вздохнув, согласно кивнула.
– Хорошо, до Суздаля оставайтесь, дальше уж сами.
– Благодарствую, благодарствую, – кинулась благодарить матушка Терешки.
Обоз двинулся дальше, но ехавший до этого в стороне Ратша теперь упрямо вел кобылу рядом с санями, недовольно дергая усами. «О-о, так вон какой у него интерес, – вынырнула из своих переживаний Дарья, внимательно разглядывая зардевшуюся Устю, – уж и про Торжок ей успел напеть. Ну, теперь-то я ошибок не наделаю, пока не посватается, близко не подпущу».
– Устя, сядь на тот край, – ехидно произнесла Дарья, – а то Михайлушке потешек твоих не слышно.