Дарина

— Да я не знаю, Дарина, расплата ли это за мое преступление, или за твое легкомыслие, или за что-то еще. Я просто выдвинул предположение. Я видел то же самое, это же видение, точь в точь, и очень за тебя испугался. Со мной это не впервые, уже лет двадцать вижу что-то, что потом непременно сбывается.

— И ты видел, как Игнат наставляет на меня пистолет?

— Я не знаю, Игнат или не Игнат, мне всех твоих любовников не упомнить. Какой-то парень. Красивый. Довольно высокий. Шрам на левой скуле.

— Игнат, — ахнула Дарина, — похоже на него. Но ничего, я буду осторожна.

Павел выходил из кабинета Бориса Алексеевича, когда в приемной наткнулся на Дарину.

— Привет, — сделал он шаг к ней поближе, — и кто тут у нас? Новый курьер?

Дарина складывала в сумку большие желтые конверты.

— Еще эти акты отвези поставщикам, — говорила секретарша, выкладывая файлы на стойку, — только обязательно сегодня, они уже звонили.

Дарина обернулась на Павла:

— Здравствуйте. Я — Дарина.

— Слышал-слышал. Клавдии дочь. Хочешь кофе?

— Надо успеть всё развезти до шести.

— На машине?

— Нет, своим ходом. Но с учетом пробок…

— Знаешь что, Дарина? Давай так. Через дорогу кофейня, погреемся, поболтаем, а потом я тебя на машине повожу по адресам.

— Вас не хватятся?

— Я сам себе составляю расписание. Ну что, идет?

Дарина посмотрела в окно, где с утра кружило и вьюжило.

Борис Алексеевич больше с Дариной не заговаривал. После их разговора в первый ее рабочий день он, правда, предпринял еще одну попытку договориться о встрече наедине. Пригласил Дарину в свой кабинет, как только услышал в приемной ее приглушенный голос.

Пока Дарина шла к столу, Борис Алексеевич жадно обводил глазами фигуру Дарины, каждый изгиб ее великолепного тела.

— Слушаю, — сдержанно сказала Дарина, присев на краешек стула и сложив руки на коленях.

— Я тут подумал… Ты работаешь у нас не так давно, но уже успела зарекомендовать себя как надежный, ответственный работник. Я наводил справки. Что ты думаешь о том, чтобы перевестись на более подходящую для тебя должность? С увеличением заработной платы, разумеется. Премиями, если пожелаешь, — более свободным графиком. Ну, что скажешь?

— Вы позволите быть откровенной, Борис Алексеевич? — корректно осведомилась Дарина.

Но после его кивка корректность как ветром сдуло. Дарина говорила, что прекрасно видит, чего Борис Алексеевич добивается, что если он после ее повышения не дождется благодарности, признательности и уступок, то будет не просто разочарован. Будет зол, очень зол, и неизвестно, во что это выльется. А у нее, Дарины, другие планы на жизнь. Она изменила образ жизни, работает по договору, встречается кое с кем. И не пора бы уже Борису Алексеевичу прекратить свои провальные попытки склонить Дарину к близости и позволить ей жить своей жизнью? Например, предложить повышение, когда оно будет заслуженным (ведь и недели не прошло, откуда взялись рекомендации-то?). В общем, Дарина пока вынуждена отказаться, а если Борис Алексеевич продолжит свои инсинуации, то вынуждена будет искать другую работу, и в отделе кадров честно расскажет о причине увольнения.

— Ты закончила, Дарина? — кротко спросил Борис Алексеевич и, не дождавшись ответа, горячо продолжил, — во-первых, учи язык. Инсинуации — это распространение сплетен, в таком я уж точно не замечен. Где-то услышала словечко — проверь его значение в словаре, прежде чем вкручивать в речь, чтобы сумничать. Во-вторых, твои домыслы и рядом не стоят с правдой. Ерунду какую-то несешь. Но, на твое счастье, у меня нет времени спорить с упрямой девчонкой, вся в мать. Так что ступай, занимайся своими курьерскими делами. Удачи тебе в этом. И дверь прикрой, пожалуйста.

В тот же день, направляясь после работы к своему автомобилю, Борис Алексеевич особенно остро ощутил сковавшую город стужу. На него напал печально-лирический настрой. «Возможно, — думал Борис Алексеевич, — эта промозглая погода не случайна. Быть может, в городе слишком много плачущих душ, и мое разбитое сердце — последняя капля, сковавшая наледью…». Он поскользнулся и с трудом удержал равновесие, не успев закончить мысль. Затем вспомнил об обещанной к ужину солянке и заторопился домой.

Виктория Юрьевна не находила причин для страданий и сердечных терзаний, сильных потрясений и переживаний, рыданий взахлеб и заламывания рук. Ее семейная жизнь, в общем-то, удалась, на работе тоже проблем не было, здоровье не подводило, сын путешествовал и присылал фотографии с разных стран. Виктория Юрьевна светилась ровным счастьем. Она разлила по тарелкам солянку, украсив полные миски веточками укропа и дольками лимона, поставила на стол сметану и хлебную тарелку.

— Борь, идешь? — крикнула мужу.

Бориса Алексеевича тоже полностью устраивал их брак. Виктория Юрьевна не устраивала сцен, отладила быт, благоразумно распоряжалась семейным бюджетом и при случае могла дать мудрый совет по управлению филиалом.

— Какой-то диверсант, — рассказывал Борис Алексеевич за ужином, — ведет в филиале подрывную деятельность. Причем это длится давно, судя по графику претензий.

— Так а ты этот график раньше видел?