Дарители жизни

Опять она добиралась до города два дня, опять ночевала у чужих людей, мучилась с натруженными ногами... Только Бориса Павловича в запорожском лагере не оказалось. А Прасковье Яковлевне не хотелось в это верить, она и день, и два дня простояла возле тюрьмы, каждый раз бросаясь к толпе военнопленных, если выпадала возможность. Прошла неделя, а она все так же каждый день с утра оказывалась у ограды из колючей проволоки, возле эсесовцев с псами. Наученные побегами наших людей, немцы обозлились и усилили охрану лагерей на оккупированных территориях. Прасковья Яковлевна уже давно раздала свои знаменитые бутербродики с записками, научилась различать лица заключенных, смело и громко выкрикивать имя своего мужа. Но все было тщетно. Сначала она думала, что просто в такой большой толпе ее информация дойдет до него не сразу, не в один день. И продолжала ждать. Потом показалось, что некоторые пленные знают ее мужа, но почему-то помалкивают о нем. Что она должна была думать? Конечно, сразу пришли мысли о ранении, о болезни, о неудачном побеге и истязаниях. Ее страх и тревога нарастали. Прасковья Яковлевна теряла самообладание, плакала и просила помочь ей.

Наконец, ее заметили немцы, запомнили хрупкую фигурку, несколько дней подряд бесстрашно припадающую к ограде, обратили внимание на слезы и просьбы.

— Hey, der gesuchte? Эй, кого ты ищешь? — спросил офицер охраны, подходя ближе к Прасковье Яковлевне и повторяя вопрос на плохом русском языке.

— Ehemann, мужа… — Прасковья Яковлевна обернулась к нему, просительно заломив руки.

— Folgen Sie mir (иди за мной), — сказал офицер и дал знак своим подчиненным пропустить ее.

Следом за этим немцем Прасковья Яковлевна приблизилась к входу в тюрьму, пересекла линию ворот, вошла во двор. Тут офицер дал команду вывести из бараков всех пленных и выстроить на плацу.

— Suchen und Nutzen, — сказал он с вальяжной ухмылкой, упиваясь своей властью над несчастными людьми, и снова перевел на русский: — Ищи и забирай.

Это потом, в конце войны, навоевавшись и наглотавшись собственной крови, познав безысходность, немцы иногда проявляли великодушие и другие человеческие качества. А поначалу это были поголовно сумасшедшие, тронутые манией величия, лишь подтверждающие правило, что хороших немцев не бывает. Идея об их исключительности слишком нравилась им, слишком глубоко проникла в их сознание, казалась им необыкновенно правдоподобной.

Прасковья Яковлевна несмело прошлась вдоль шеренг, повторяя имя своего мужа и всматриваясь в лица заключенных. Она спрашивала у стоящих, нет ли его среди тех, кто не смог подняться и прийти сюда или среди расстрелянных немцами. Ей отвечали, что нигде такого нет и не было. После третьего обхода офицер остановил Прасковью Яковлевну властным жестом.

— Nicht gefunden? (Не нашла?) — спросил он.

— Nicht gesehen, — тихо ответила Прасковья Яковлевна. — Не увидела, — повторила для ясности по-русски.

— Auch an der Front? Er schießt noch? (Еще на фронте? Еще стреляет?) — грозно спросил офицер. — Вэк! — скомандовал он. — Ausgang! (

Вывести!) — обратился затем к охранникам.

Двое из них выскочили вперед и нацелили на женщину автоматы, легкими их покачиваниями давая понять, чтобы она шла к выходу. Прасковья Яковлевна не успела сделать и десяти шагов, как всеми взведенными нервами почувствовала неладное. Она резко обернулась как раз в тот момент, когда офицер, желая позабавиться, отпустил поводок своего волкодава.

Только увидев мчащегося к ней пса, Прасковья Яковлевна поняла, какую оплошность допустила. Коль нет тут мужа, надо было брать первого попавшегося пленного и выводить, надо было хоть кому-то помочь. Заодно это не подействовало бы так раздражающе на немцев, как то, что ее муж остается на фронте и где-то продолжает стрелять в них. Возможно, еще не поздно?

Прасковья Яковлевна застыла на месте с широко распахнутыми глазами, устремленными на офицера. Она старалась не смотреть на волкодава, лишь подумала, что жизнь ее окончена, когда на запястье сомкнулась слюнявая челюсть. Следующим движением зверь должен был повалить свою жертву и начать рвать ее. Но, видимо, взгляд женщины, странным образом не реагирующий на видимую опасность, прожег и удивил офицера. И он не выдержал, резко гаркнул псу команду остановиться и подобрал поводок. А может, у этого фашиста были тут такие развлечения? Кто знает...

— Я побоялась указать на мужа, — отдышавшись в два глубоких вдоха, сказала Прасковья Яковлевна, продолжая игнорировать присутствие псов. — Он здесь.

— Ausgang! (Выведи!)

Прасковья Яковлевна решительно пошла вперед и вывела за руку молодого мужчину, выхваченного из толпы взглядом по удивительному внешнему сходству с мужем.

— Entsorgt! (Уводи!) — сказал офицер и добавил уже ей в спину: — Bravo! Sie sind mutige russische Frau. (Браво! Ты смелая русская женщина.)

Прасковья Яковлевна со спасенным из плена человеком прошла квартала два, прежде чем он пришел в себя и решился заговорить.