Дарители жизни

Евлампия Пантелеевна и Яков Алексеевич поддерживали дружеские отношения со многими семьями славгородцев, в частности с парикмахером Дмитрием Тищенко по прозвищу Бэм. В свободное время они бывали у него в гостях, где застольничали мало, в основном пели и танцевали. Правду сказать, петь они не умели, зато в остальном им равных не было. Прасковья Яковлевна много вспоминала, как хорошо Евлампия Пантелеевна чувствовала музыку и как легко и грациозно двигалась в танце.

***

Что сказать? Где-то шумели битвы, задумывались стратегические и отчаянно осуществлялись тактические операции, в их ходе незаметно проявлялось геройство защитников родного Отечества, погибали советские солдаты, лучшие люди, золотой фонд страны, а в Славгороде ни о чем этом точных сведений не было.

Тут наступили свои испытания. Люди жили в землянках и погребах, сооружали там печи и топили чем придется. Жили голодно и холодно, этому и названия нет. Спичек, мыла и соли не было. Обычным явлением стали вши, болезни, голод. Летом было легче — все в том же колхозном пруду ловили рыбу, ели всякие травы, что-то удавалось вырастить на огороде.

К тому же немцы, исходя их своих нужд, пытались наладить порушенную хозяйственную деятельность села, и заставляли славгородцев сеять хлеб, убирать урожай, поддерживать в рабочем состоянии ток, колхозную кладовую, кузницу, содержать в порядке оставшуюся тягловую силу и инвентарь. Все это делалось под страхом смерти, потому что люди работать на врага не стремились, тем более что за работу оккупанты не платили. Прасковье Яковлевне тоже довелось работать на току — она подавала зерно на веялку.

Во всех смыслах жизнь в оккупации была адом. Сюда даже похоронки не приходили, люди жили слухами. Говорили, например, что в начале декабря 1941 года под Москвой было предпринято успешное наступление советских войск, позволившее отбросить врага назад. Но ведь это под столицей, а на самом деле откат южных и восточных границ вглубь страны продолжался... что очень тревожило, ведь чем дальше на восток расширялась зона оккупации, тем дольше не придет победа. Это понимали все.

Но однажды докатилась радостная весть — оборонительные бои под Сталинградом, ведущиеся с середины июля по середину ноября 1942 года, закончились переломом в нашу пользу и уже с середины ноября наши войска пошли в контрнаступление. Началась героическая операция «Уран»{13}. В конце декабря того же года операция по уничтожению немецкой ударной группы войск, таранившей наши просторы, была завершена, а в начале февраля 1943 года 6-я армия вермахта в составе своих жалких остатков капитулировала.

Вильгельм Гоффман, один из немецких офицеров, прославившийся своими военными дневниками, 27 октября 1942 года сделал такую запись: «Неужели русские действительно собираются сражаться на самом берегу Волги? Это же безумие! Безрассудное упрямство. Они фанатики, дикие звери, не люди, а черти. Русские — это какие-то железные существа. Они никогда не устают и не боятся огня…» А позже У. Черчилль об этой битве скажет так: «Сам Сталинград стал символом мужества, стойкости русского народа и вместе с тем символом величайшего человеческого страдания…»

— Все, — сказал Яков Алексеевич, услышав просочившуюся в село информацию об этом. — Раз уж наши пошли в наступление, то скоро фронт докатится и сюда. Пора опять готовиться на войну.

— Как на войну? — испугалась Евлампия Пантелеевна. — Мало мы тут горя хлебнули?

— Горем меряться нельзя. Сейчас у всех одно горе — враг на нашей территории. Вот прогоним его, тогда поговорим о радости.

От дня освобождения из плена и до трагической гибели Якову Алексеевичу было отпущено прожить неполных полтора года. Правда, жизнью назвать это было нельзя, ибо постоянный страх, голод, холод и побои, перемежаясь, делали ее невыносимой. Поэтому он очень ждал своих, очень надеялся еще постоять в праведных боях за родную землю и набирался для этого и злости, и сил, и жажды счастья.

Не случилось, не судьба…

Детство и отрочество Прасковьи

Сельские дети с самых ранних лет приучались выполнять в семьях посильные трудовые обязанности. Взрослые работали на производстве или в колхозе, а вечерами — на своих земельных участках. Домом и двором они заниматься не успевали.