Дарители жизни

— Ой, — обрадовался Яков Алексеевич, — у твоей матери таких надежных — полсела. И каждая из них согласится.

Они долго ехали молча, отрешившись от мира. Скорее всего, Яков Алексеевич думал о работе, а его жена — о семье.

— Вредный у нас зять, Якотка, — наконец заговорила Евлампия Пантелеевна. — Чужой какой-то, домашней работы не любит, по каждому пустяку пререкается, не слушается. Вот ты знаешь, что мне иногда кажется?

— Что?

— Он считает своим долгом не позволять жене поступать так, как ей хочется, по ее решениям. Ей-богу! Как будто видит в этом грех или неприличия.

— Может, и видит, Липочка, — вздохнул Яков Алексеевич. — Отец-то у него кто был? Азият. Что с него взять...

— Да вроде же ассирийцы православные...

— Странное православие, что ему пришлось выкрещиваться...

Супругам припомнилось, как в их отрочестве Славгород потрясло известие, что Агриппина Мейн, портниха, обшивающая бар да помещиков, заводчиков разных выдает свою засидевшуюся в девках дочь-красавицу замуж за выкреста. Агриппину Фотиевну никто не знал по мужниному имени, потому что Сергей Феленко умер давно и не здесь, зато знали, что свою Александру она не отдала замуж ни за одного из местных претендентов — выбирала для нее принца.

— Вот я и думаю, — ответствовала на то Евлампия Пантелеевна, — что пороть его надо арапником вдоль спиняки! Жаль, что у Паши характер не мой. У меня бы этот аспид враз переменился.

— Да, намучается с ним Паша, — вздохнул Яков Алексеевич. — Я все это вижу. Хотя руки у него — золотые. Ты же помнишь, как он за два дня сделал мельницу для помола кукурузы? Из ничего, просто из железячек.

— Поговорю еще с Натальей, сестрой, — продолжала Евлампия Пантелеевна о своем. — Она сама нянька и всех других нянек в округе знает. Кого-то присоветует.

— Да, я и забыл. Наталья — самый подходящий товарищ. Вот ты у меня умница!

Идею о том, чтобы нанять славгородскую няньку и увезти с собой в Смушеву, Прасковья Яковлевна приняла с удивлением, потому что раньше не задумывалась над тем, на кого оставлять дочку, когда она будет на уроках. Но после взвешивания всех вариантов согласилась, что мать предложила один их лучших. К Наталье Пантелеевне, жившей неподалеку, по вечерней прохладе пошли, если говорить от лица младенца, бабушка и мать вместе.

Неулыбчивая Наталья Пантелеевна сидела на завалинке против угомонившегося солнца и латала старые вещи. Руки ее ловко мелькали над тканью, пальцы клали невидимые стежки на заплатку. Мастерица она была рукодельничать — редкостная! От ее работы глаза отводить не хотелось. Слушая гостей, она кивала головой, дескать, правильно вы решили и совершенно по адресу обратились. А потом оторвалась от шитья, посмотрела на них.

— Значит, нянька нужна. Так я поняла? — переспросила для порядка.

— Нужна, — подтвердила Евлампия Пантелеевна. — Причем, заметь, сестра, такая нянька, которая сможет ехать с Пашей в Смушеву.

— А-а, вон как... — Наталья Пантелеевна сдвинула плечом и начала вправлять нитку в иголку, выставив ту против солнца. — А далеко это? Я что-то не припоминаю...

— Если сказать точно, то двадцать верст.

— Ого, тогда я точно не смогу. От молодых родителей отдых нужен, а ходить в такую даль туда-сюда мне уже не по силам. Я постарела, Липа!

— Да я про тебя и не думала. Прямо не знаю, — запричитала та. — Может, припомнишь да присоветуешь кого?

— Да чего тут думать? — с чистым недоумением молвила хозяйка и опять принялась шить. При этом она кивнула куда-то в сторону: — Берите Зинку мою. Вон она еле-еле окончила школу и сидит дома.

— Ой, и в самом деле, — улыбнулась Прасковья Яковлевна. — Спасибо, тетя Наташа! А потом мы ей рекомендации дадим. Няньки всегда будут в цене.

— Я и говорю, пускай идет по моим стопам, — согласилась Наталья Пантелеевна. — До сентября я ее всему научу, не сомневайтесь. Будет ваша малышня и агукать вовремя, и расти здоровой.

На прощанье сестры расцеловались, что с ними редко случалось. Наталья Пантелеевна, как наблудила в юности, так всю жизнь потом сестер сторонилась, вроде гнушалась их. А на самом деле, наверное, страшилась почувствовать от них осуждение. Да что уж тут гадать? Молодость осталась позади, и внукам черед настал.

— Однако крепко за нагулянного сына Наталье от матери досталось, — вспоминала Евлампия Пантелеевна, идя с дочкой домой. — На всю жизнь тот урок запомнила. А что толку от него, если у нее от природы выбор такой, чтобы поперек рассудка поступать? Мозги не переделаешь, а от них и все беды.

— Мама... — Прасковья опустила глаза. — Я думаю, старшие дети всегда своевольно поступают, потому что примера у них нет.

Евлампия Пантелеевна только блыкнула на дочь после этих слов, но промолчала и снова погрузилась в себя, задумалась о чем-то.

Вот так и получилось, что Евлампия Пантелеевна ближе была к средней сестре, к Ольге. Но та тоже...

— Вот такие судьбы, — Евлампия Пантелеевна очнулась от своих мыслей, подвела черту под внутренним монологом и строго посмотрела на дочь.

Прасковья Яковлевна, не будучи посвящена в тему материных размышлений, сочла за благо ответить обтекаемо.