Дарители жизни

Ехать в этот день в село Прасковья Яковлевна не решилась, побоялась долгой дороги. Поэтому окончание института они с мужем скромно отметили вдвоем, за ужином. Прасковье Яковлевне было грустно. Разве она могла думать, что вот так будет возвращаться с дипломом домой? Не победно, не радостно, не с высоко поднятой головой, а с ребенком на руках и с идущим рядом мужем... Мамочка так ждала этого дня, а она вместо успеха привезет ей мокрые пеленки и детские крики...

Воскресенье прошло все в той же легкой депрессии. Делать ничего не хотелось, душа куда-то рвалась, все окружающее не радовало. Вечером начались схватки. Хозяйка вызвала неотложку.

— Тебя повезут во вторую больницу, — предупреждала она при этом. — Это недалеко.

Свою первую дочь Прасковья Яковлевна родила под утро, когда уже наступило третье июня 1940 года. Девочка была меленькой, с темной кожей. Ее назвали Александрой.

Через неделю, зарегистрировав ребенка в Загсе по месту рождения, Прасковья Яковлевна покинула город и возвратилась домой, к родителям.

Продолжение лета

Нянька по наследству

Дома было хорошо: землю согревал июнь, шли ароматные дожди, а громы и молнии полыхали совсем рядом, словно просились в гости. И были родители, как всегда, любящие, готовые каяться в своих прегрешениях перед дочерью и прощать ей вчерашние проступки. Они мудро относились к прошлому, понимая, что это грозный океан, в котором можно утонуть. Но лучше поступить иначе — лучше взять с собой лодку и парус и плыть по тихой его глади, греясь под лучами приятных воспоминаний.

Перед Прасковьей Яковлевной лежало лето и простиралось оно до самого сентября. Правда, она съездила в районо, отчиталась об окончании учебы, присовокупила к своему личному делу копию диплома и взамен получила направление в семилетнюю школу села Смушево{21}.

Направлением осталась довольна — место новой работы находилось близко от Славгорода. А наличие там своей МТС обнадеживало, что талантам Бориса Павловича тоже найдется применение. Пока что он временно работал на Славгородской МТС.

Из районо Прасковья Яковлевна вернулась воодушевленной и, наконец, окунулась в долгий отдых. Все остальное могло подождать. Сейчас главное заключалось в свежем воздухе и в хорошем питании, что требовалось и ей, и младенцу. Молоко и молочные продукты от собственной коровки, мед со своей пасеки, яйца и мясо от домашних кур, фрукты из сада и овощи с огорода — все самого лучшего качества и свежести — этого главного сельского достояния и главной потребности человека у нее было вдоволь.

Как раз на усадьбе распустились чайные розы, своими кустами огораживающие домашнюю пасеку — звенящий пчелиный мир. Тогда еще ульи не вывозили в поля, и работящие насекомые носились рядом с людьми, наполняя окрестности звучаниями своих полетов. Им тут хватало света и тени, цветов и ароматов.

Головокружительно пахли липы. От проселка до самого низа, где журчала Осокоревка, шествовали эти роскошные великаны, перемежаемые белой акацией, вдоль дворов ровными рядами, как будто выверенными по строгой разметке. И как ни виляла уличная колея, как ни извивалась, как ни пыталась уйти в рытвины и кочки, а оставалась лежать между деревьями — прирученная ими, служащая людям, не гуляющая безнадзорно.

Ленивые ветерки приносили с ближних полей запахи дозревающих хлебов, пожалуй, наиболее волнующие и пьянящие — не резкие, но доходящие до глубин души, до самой человеческой сердцевины. Под них Прасковье Яковлевне хотелось уединяться и с ноющей тоской в сердце мечтать о будущем, мысленно перемещаться в его даль далекую, где свивать пристанище, чтобы потом, когда ноги донесут туда, чувствовать себя там в своей тарелке.

Неугомонная Евлампия Пантелеевна в один из дней оторвала Якова Алексеевича от дел, и они на двуколке поехали в Смушеву — искать жилье для дочери. Знакомых у них там не было, тем не менее квартира нашлась быстро — они сняли полдома у престарелой доярки.

Надо сказать, что это было время, когда длинные сельские хаты, где под одной крышей располагались и люди и животные, крестьяне перестраивали в жилье на две половины, а сараи строили на скотных или птичьих дворах. Как правило, лучшую половину, восточную или южную, хозяева оставляли себе, а вторую — сдавали или превращали в летние кухни.

Вот и у этой хозяйки так было, и ей повезло, что отреставрированная половина хаты, только год простоявшая пустой, приглянулась приличной семье. Не веря удаче, доярка для верности попросила задаток. И, получив его, успокоилась.

Муж ее по слабости уже не работал, а только сидел на завалинке то под солнцем, то в тени — в зависимости от погоды, и считал пролетающих птиц.

— Одно осталось решить, — подбивала итог Евлампия Пантелеевна на обратной дороге, — как быть с младенцем.

— Да? — удивился Яков Алексеевич. — А как с ним быть?

— Да вот же! Паша ведь девочку не оставит нам, потому что кормит ее.

— Не оставит, я думаю.

— Значит, надо няньку найти.

— Где, Липочка, искать: тут или там?

— Ну как же — там! Не зная человека, к ребенку его допускать? Надо свою брать, надежную.