Тот снова взял его в руку и опять несколько раз с легкостью сделал то, что так и не получилось у Дариуса.
— Теперь уже как будто бы и без надобности, но привычка, — на прощание поведал наемник.
Об этом случае и вспомнил Дариус, направляясь к лоринтскому кузнецу. Кузнец оказался уже пожилым, но все еще выглядевшим дюжим человеком, в прожженном во многих местах кожаном фартуке.
Дариус немного помнил его по ночной схватке в Лоринте. Тогда у кузнеца в руках был не привычный для него молот, а длиннющая жердь, больше похожая на тонкое бревно.
— Сделаю. Не уходи далеко, тут работы-то…
И действительно, кузнец не заставил себя долго ждать. Дариус не успел еще заскучать, как уже держал в руке еще теплый предмет, больше всего похожий на скобу, если бы не три витка, делавший его похожим еще и на пружину.
— Сколько я тебе должен? — поинтересовался он, попробовав сжать и подумав — не туговато ли будет Галугу?
— Нисколько, — ответил тот, вытирая руки куском ветоши, и поглядывая в угол кузни, где лежали сваленные в кучу несколько гвизарм варисургов. Видимо, ему не терпелось пустить их на дело.
— Заходи, если что-то еще понадобится, — добавил он уже вслед уходящему Дариусу.
— Держи, — протянул Дариус ему пружину не пружину, скобу не скобу.
— Что это?
— Твое спасение от дурного настроения, — улыбнулся Дариус. Последние дни Галуг действительно ходил хмурым, и понятно с чего. — Тебе лекарь Сол посоветовал же руку разрабатывать, так вот, это то, что тебе нужно.
— И не бойся боли, — вспомнил он слова своего давнего собеседника, едва не оставшегося калекой.
Существовало и одно незаконченное дело, но когда Дариус повстречался со старостой Лиденом, тот поприветствовал его, и завел разговор о погоде, грозившая в скором времени проливными затяжными дождями — все приметы сходятся.
'Вот и ладно, — подумал Дариус. — Наверное, все разошлось само собой. Или же тот человек погиб, или что-то изменилось. Или Лидену теперь неудобно просить после смерти Тацира'.
Тацира похоронили на местном погосте, разросшемся в несколько раз после ночного визита жрецов бога смерти. Они стояли у подножия могилы, у поставленного в изголовье камня, и Дариус рассказывал подробности гибели Тацира, поведанные ему Эликой. Потом Бист шепотом прочел какую-то молитву на своем родном языке, после чего трижды тряхнул рукой, как будто бы чем-то посыпая могилу.
А сам Дариус вспомнил вечно уставшие глаза матери Тацира, худой, рано состарившейся женщины — как она переживет смерть единственного сына?
* * *
В последний день перед расставанием, Дариус не разлучался с Эликой ни на мгновение. И уже на исходе ночи, когда они без сил лежали, тесно обнявшись, Дариус, наконец, решился на тот разговор, который все время откладывал.
— Элика, — спросил он, бережно убирая локоны с ее лица, — ты будешь меня ждать?
— А ты вернешься?
— Конечно, вернусь. Вернусь, как только смогу.
— А ты пойдешь со мной, если я тебя позову?
— Глупый, — Элика погладила его по щеке. — Я пойду за тобой куда угодно. Захочешь — мы останемся здесь, решишь по-другому — только позови за собой, милый. Я пойду за тобой куда угодно, только бы вместе.
'Ну вот, — подумал Дариус, — стоило ли себя так мучить все эти дни. Ведь это так просто — спросить, и услышать тот ответ, который и хочется услышать'.
— Я очень боялась, что ты меня так и не спросишь, — неожиданно сказала Элика. — Что ты уйдешь, и все закончится.
— Но ты же вернешься, правда?
И столько в ее голосе было надежды, что сердце Дариуса переполнилась нежностью. И еще гордостью, что для такой девушки как Элика, он очень важен.
— Обязательно вернусь, милая.
— О чем ты думаешь?
— Я мечтаю о том, как познакомлю тебя с матушкой Грейсиль, она мне вместо матери.
— Я буду тебе хорошей женой, Дариус. Верной, нежной, ласковой, такой, какой ты захочешь. Тебе даже бить меня не придется.