Д’Артаньян из НКВД: Исторические анекдоты

Ну, наш председатель ветеранов мне и удружил на старости лет! Ведь знал, подлец, куда меня посылает! “Возьми путёвочку, Лукич, отдохни, — не пожалеешь!” А я-то — старый дурак, купился. Всё хочется верить в какие-то чудеса, хотя точно знаешь, что чудес не бывает.

Между тем дверь открылась, и в комнату, сопровождаемый верным Коржаковым, вошёл Президент.

Даже не вошёл, а, скорее, заполнил собой всё помещение. От его огромной медвежьей фигуры стало как-то тесновато.

“Извините меня, Василий Лукич, — разводя руками и улыбаясь, пробасил Ельцин, — извините, что заставил вас ждать. Дел, понимаешь, невпроворот!”

Прежде чем я успел сообразить, о чём идёт речь — извиняется ж президент, что заставил меня ждать сегодняшние пять минут, или он имел в виду почти неделю, проведённую мною здесь, как он подошёл ко мне почти вплотную, обнял и троекратно облобызал. Потом отстранился, внимательно поглядел на меня и, повернувшись к Коржакову, заявил:

“Каков, понимаешь, молодец! Посмотри, Коржаков — девяносто два года. Вот она Россия. Вот они — русские богатыри! Вы, Василий Лукич, и есть Великая Россия!”

“Да, — согласился я, — я и есть, Борис Николаевич, Великая Россия. Только помру скоро.”

“С чего это? — насупился президент. — С чего это вы помирать собрались, Василий Лукич? Нет, этого мы вам, смотри, не позволим. Верно я говорю, Коржаков? Не позволим умереть Василию Лукичу?”

“Не позволим, Борис Николаевич,” — подтвердил начальник службы безопасности.

“Вот так-то!” — обрадовался президент.

Потом он оглянулся по сторонам, сунул руку в карман пиджака, вынул оттуда маленькую красную коробочку и протянул её мне.

“Примите, — сказал он, — дорогой Василий Лукич, это как знак моего личного восхищения вами и вашей героической биографией.”

Я поблагодарил и спрятал коробочку в карман.

Президент и Коржаков переглянулись.

“Вы даже не посмотрели, что там”.

“Я знаю, что там, спасибо, Борис Николаевич. Но ведь меня пригласили сюда не только для того, чтобы вручить орден?”

“Что значит школа! — восхищённо заметил президент. — Всё, понимаешь, сечёт! Учись, Коржаков! Говорят, Василий Лукич, — обратился он ко мне, — что вам и с самим Лениным приходилось встречаться?”

“Приходилось, — подтвердил я, — и не раз.”

“Вы у него в охране служили?” — почтительно вставил вопрос Коржаков.

“Можно и так сказать, — согласился я, — хотя это не совсем точно.”

“Мы многое о вас знаем, — сказал Ельцин, — а ещё больше о вас слышали. О вас былины слагают, как об Илье Муромце, Василий Лукич. Есть даже версия, что именно вы свергли сталинский режим в пятьдесят третьем году.”

“Это преувеличение, — улыбнулся я, — товарища Сталина я и в глаза не видел.”

“А потом вы долгие годы были профессором политической истории в Московском университете?” — поинтересовался Коржаков.

“Это точно, — сказал я, — до сих пор числюсь там консультантом.”

“А сами что-нибудь пишете?" — спросил Коржаков, стрельнув взглядом в президента.

“Упаси Бог! — признался я. — Силы уже не те. В своей жизни ничего, кроме диссертации в адъюнктуре академии, не писал.”

“А какова была тема вашей диссертации, Василий Лукич?” — полюбопытствовал начальник службы безопасности.

“Теория политического заговора в рамках тезиса товарища Сталина об обострении классовой борьбы по мере нашего продвижения к социализму”, — пояснил я. — К этому времени товарищ Сталин развил новую теорию о том, что по пути от социализма к коммунизму классовая борьба обострится ещё сильнее, поскольку общество стало бесклассовым. Это была гениальная идея. Только преждевременная смерть помешала товарищу Сталину воплотить этот новый общественный закон в жизнь.”

“А где-нибудь можно ознакомиться с вашей диссертацией?” — глядя на меня исподлобья, спросил Коржаков.

“Боюсь, что нет, — ответил я, — диссертация была секретной и осталась в архивах академии. Помнится, лет тридцать или даже больше тому назад мне позвонил один из библиотекарей академии и сообщил, что моя диссертация рассекречена, а потому подлежит уничтожению. Он предложил мне её забрать, если у меня есть такое желание. А я отказался. Значит, её спалили.”

Тут я соврал. Диссертация находилась у меня, и я даже время от времени её перечитывал. Тот библиотекарь умер и концов не найти, если даже они захотят, поскольку в начале шестидесятых годов был приказ уничтожить все научные труды, основанные на теоретических выкладках товарища Сталина. А отдавать им мою диссертацию я не хотел. После моей смерти — пожалуйста. Да и не поняли бы они в ней ничего.

Товарищ Сталин пользовался непривычной для всего мира терминологией: классы, правящие классы, оппортунисты, уклонисты, народные массы, путь к социализму, путь от социализма к коммунизму, большевики, меньшевики, буржуазные националисты и тому подобное.