Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам

«Так в чем же дело? — спрашивал себя Муромцев. — Что произошло за эти пять лет ожидания неизбежного и, следовательно, постоянной готовности к нему, если сегодня, на седьмой день войны, пала столица Белоруссии — Минск? Как могло произойти такое уже после того, как в первой сводке Главного командования Красной Армии, которую Дмитрий слушал еще в поезде, сообщалось, что «после ожесточенных боев противник был отбит с большими потерями»? Правда, в той же сводке упоминалось, что в некоторых местах противнику удалось незначительно вклиниться в нашу территорию и занять местечки Кальвария, Стоянув и Цехановец. Но ведь отбит же, и с большими потерями! Так отчего же оставлен сегодня Минск? Не какой-то Цехановец, в десятке километров от границы, а город побольше Рязани, да к тому же столица республики».

Но вот нежданный-негаданный поворот в делах самого Муромцева на время изменил ход его мыслей.

Военный комендант не дал разрешения на вызов в Рязань семьи Дмитрия. Разговор получился предельно коротким. Более коротким даже, чем с военкомом.

— Рязань эвакуированных принимать не будет, — сказал комендант.

— Но я же получил приглашение от вашего педагогического института, — возразил Муромцев, — Первого сентября должен начать курс лекций.

— Вот и начинайте, — сказал комендант.

— Но я же вам говорил, товарищ полковник, что вся моя семья в Ленинграде. Мать, жена и дочка.

— Рязань не будет принимать эвакуированных, — повторил комендант.

— Что же прикажете делать: уезжать или разводиться? — раздраженно спросил Дмитрий.

— Вы не военнослужащий. Приказывать вам прав не имею. А в просьбе вашей отказываю.

— Но это же черт знает что! Вы поймите, с первого сентября я должен уже приступить к работе.

— Простите, товарищ, но временем для разговора с вами больше не располагаю. — И протянул заявление Муромцева со своей резолюцией: «Отказать».

Дмитрий ринулся к ректору. Тот внимательно выслушал, повертел и так и сяк злосчастное заявление, как-то неуверенно потянулся к телефону. После очень недолгого разговора всё с тем же полковником — ректор успевал лишь говорить «но…» — он помрачнел, попробовал обратиться за поддержкой к высокому начальству, — как понял Муромцев, к одному из секретарей обкома, — в двух словах изложил суть дела, молча слушал, гмыкал и в конце концов, сказав: «Понимаю, Василий Григорьевич, но жаль, очень жаль», со вздохом осторожненько уложил телефонную трубку на вилку.

— Не знаю, что и посоветовать вам, Дмитрий Иванович. Против вашей кандидатуры не было и нет никаких возражений. Но по поводу вашей семьи… Есть прямое указание. Тут и Василий Григорьевич бессилен.

Страшно расстроенный пришел Дмитрий к Кэмрадам и поведал о полном своем поражении.

— Вот я и в тупике. Послал телеграмму своим. Может, они уже в пути, а тут такая ерунда получилась. Приедут, а Рязань их не примет. Ну что мне тогда делать?

— Сейчас же дай телеграмму, чтобы задержались, — предложил Кэмрад.

— Ну, это само собой… Однако телеграмма не выход из этой дурацкой ситуации. — Дмитрий вытащил пачку «Беломора» и, прежде чем зажечь папиросу, поломал три спички.

— Не горячись. Лучше давай искать выход.

Переваливаясь по-утиному и выворачивая ступни наружу, Сеня подошел к полке с книгами.

— Где-то она тут была, — задумчиво сообщил он, перебирая пальцами корешки. — Совсем недавно видел… Всегда вот так — когда нужно, не попадается под руку… Гм… И здесь нет… Мистика какая-то! Ага, попалась, голубушка! — И, торжествующий, принес и положил на стол перед Дмитрием «Экономическую географию СССР». — Сейчас всё и прояснится.

— Что именно? — спросил Дмитрий, ткнув в пепельницу потухшую папиросу.

— Выберем для тебя город. Самый прекрасный. Смотри! — Кэмрад раскрыл учебник и развернул небольшую карту Советского Союза. — Что такое Рязань? Небольшая точка. А сколько их здесь, этих точек!

— Да пойми ты, ради бога, что я Рязань выбрал из-за ее близости к Москве. Три часа, и ты уже на Старой площади. Разве мне в Чарджоу плохо было? И кафедру имел в учительском, и театр-студию для души. Да ведь и не только для души — зарплату как худрук получал. Но расстояние! Не три часа, а трое суток с довеском. Не наездишься. А ведь в дикой моей истории концы не скоро найдешь! И к партследователю не раз и не два пойти придется…

— Погоди, погоди! — перебил его Кэмрад и недоуменно уставился на Дмитрия своими добрыми близорукими глазами. — Есть две временны́х категории: вчера и сегодня. Вчера не было войны, а сегодня… Сегодня, Митя, твое дело… ну, как бы это сказать: его под микроскопом рассматривать надо, это дело кропотливое и потребует много времени…

— Выходит, ты за то, чтобы я всю войну проходил исключенным из партии?! — негодующе выкрикнул Муромцев. — Нечего сказать, хороший совет дает друг.

— Зря горячишься. Пройдешь всю войну коммунистом. Партбилет мы носим вот здесь, — он сильно ткнул себя в грудь, — но он все же не заменяет сердца.