Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам

— Чегой-то ты, мил человек, озоруешь? — грозно вопросила она, присматриваясь к Дмитрию настороженным взглядом. — Ломишься в запертые! Не в себе, может?

— Простите, — успокоительно начал Муромцев. — Я приезжий. Хотел повидать кого-нибудь из администрации.

— Так бы и говорил. Ахтеров нет и замдирехтура тоже, а Анна Юльевна на месте. У нас сейчас гастроли.

— А кто она — Анна Юльевна? Я ведь никого не знаю.

— Главная она. Дирехтор наш.

— Вот бы мне ее повидать.

Уборщица еще раз смерила Муромцева оценивающим взглядом.

— Коли надо, значит, надо. Пойдем со мной.

Открыла боковую дверь и, взяв наперехват швабру, точно готовясь к штыковому бою, пошла по полутемному коридору. Навстречу шли двое.

— К вам, Анна Юльевна, — зычно крикнула уборщица. — Приезжим назвался.

Женщина с гладко причесанными темными волосами и в пенсне без оправы выдвинулась вперед.

— Вы ко мне, товарищ? — В ее глуховатом голосе прозвучали тревожные нотки.

Муромцев назвал себя.

— Был художественным руководителем Чарджоуского театра-студии.

— Да-а? — протянула Анна Юльевна. — И какое же у вас дело?

Муромцев ждал, что она пригласит его в свой кабинет и уж во всяком случае выслушает всю его историю. Поэтому он неопределенно промямлил:

— Вчера приехал, и вот хотелось бы поговорить. Посоветоваться… Я в Пензе впервые…

— Вы проездом? В Москву? — спросил мужчина в сером костюме, стоявший чуть позади директора театра.

— Нет, почему же проездом… Собираюсь остаться в Пензе.

— Так вы по поводу работы? — жестче, чем хотелось бы Муромцеву, спросила Анна Юльевна.

— Да, я думал, что, может, понадоблюсь… — тянул Муромцев.

Она не спросила документов, не поинтересовалась биографическими подробностями. Всплеснула руками и обратилась не к Дмитрию, а к своему спутнику:

— Ну как сговорились! Уже третий. — И к Дмитрию: — У нас три режиссера: Владимир Прохорович Вольмар, художественный руководитель театра, Отрадин и вот — Евгений Николаевич…

— Белов, — назвал себя человек в сером костюме и пожал Муромцеву руку.

— Вы меня не так поняли. Я ищу работы, а не должности режиссера, — сказал Дмитрий.

— Да, но у нас на сорок процентов сокращаются штаты. Не знаю, что и делать, — как-то жалобно, по-домашнему сказала Анна Юльевна.

В разговор неожиданно вступил звучный глубокий голос: «…после тяжелых боев оставлен город Львов…»

Молча дослушали сводку.

— Вы актер? — спросил Белов.

— Нет, литератор.

Белов ухватился за свой массивный подбородок:

— Это хуже. Завлит штатным расписанием не предусмотрен. Не знаю, что вам и посоветовать. В «Пензенской правде» были?

Муромцев не ответил. Ведь для того, чтобы объяснить, почему он не пошел первым делом в газету, пришлось бы рассказать всю свою историю. В коридоре… На ходу… Стоит ли?!

— А где помещается отдел по делам искусств? — спросил он у Анны Юльевны.

Она впервые улыбнулась:

— Совсем близко. Видите дверь налево? Там и отдел. Евгений Николаевич, мы положительно опаздываем! Единственно, что могу пока для вас сделать, товарищ, это прикрепить к нашей театральной столовой. Боюсь, что очень скоро может пригодиться.

— Благодарю вас, — вежливо сказал Муромцев.

Они вышли в холл, но Белов тотчас же вернулся и негромко сказал:

— Вот что, коллега. В отдел искусств идти не рекомендую. Начальник — бурбон и бестолочь. Отправляйтесь-ка лучше к Королеву. Директор областного Дома народного творчества, тоже литератор и вообще… человек. И главное, не унывайте! Веселер — отличная баба, но, сами понимаете, момент неподходящий…

Да, он всё понимал. Понимал даже раньше, чем слышал ответ. Но от этого было не легче. Вторая осечка. Первая — в педагогическом институте, там на горе, где такой большой и тенистый парк. Ничего похожего на тот разговор, что был в Рязани.

— У вас есть диплом об окончании университета?

— Я икапист.

— Что, что?

— Учился в Институте красной профессуры.

— Документ об окончании?

— Я его не окончил.

— А какие же у вас документы?

— Вот справка Чарджоуского учительского института.

— Ну это же несерьезно, товарищ. Справка не диплом… Извините, это я так, к слову. Но доцентура в учительском институте, да еще в столь захолустном, не дает вам права преподавания в нашем пе-да-го-ги-че-ском. Улавливаете? Рекомендую обратиться в гороно.

Этот ректор то ли проректор педагогического института принадлежал, на несчастье Дмитрия, к той разновидности чиновных деятелей, которые придерживаются правила: бумаге верь, а в человеке сомневайся. Что же касается его совета пойти в гороно, то Муромцев откладывал это на самый крайний случай. Преподавание русского языка и литературы в средней школе пугало его грамматическими и синтаксическими правилами, в которых он явно плавал.

Вновь совершив восхождение на самую вершину горба Московской улицы, Муромцев нашел Дом народного творчества и очутился в просторной комнате, где стояло четыре письменных стола, но только за одним сидел человек в белой апашке.

— Я бы хотел повидать товарища Королева.