Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам

— Это с репертуаром для живых газет? И вовсе не запорол. Но только нельзя же с утра до вечера сидеть, уткнувшись в старые журналы… И потом…

— Геминдер считает, что можно и до́лжно, — перебил Хитаров, и мне показалось, что он качнулся в сторону Геминдера. — Вот мы и стали думать: как же всё-таки быть с Муромцевым? Зорин предложил направить тебя для постоянной работы в детское бюро.

«Вот так радостные вести, — подумал я с горечью. — Значит, до седых волос с пионерами возиться».

— Но поступило еще одно предложение, — неторопливо продолжал Хитаров, — послать Муромцева в Германию.

Я так и ахнул.

— Это правда? Честное слово, Рафик?

— Выслушай, пожалуйста. Стали разбирать тебя по косточкам. Верный сын партии. Это плюс. Очень горячий юноша. Это и плюс и минус. Но тут Амо сказал: «Не терплю тепленькой водички. Я сам как кипяток». В теории слабоват. Конечно, это минус. Иосиф Мазут напомнил: «Не все мы Институт красной профессуры кончали». Обошлось! Нет опыта международной работы. Ба-альшой минус. Саша Мильчаков спросил: а где приобрести этот опыт, если не на практической работе в стране? И плюсов оказалось больше, чем минусов.

— А ты? А ты что сказал, Рафик?

— Я вносил предложение направить тебя в Германию. Ты доволен, дорогой?

Он еще спрашивает! Да есть ли во всем мире сейчас человек счастливее меня! Я готов зареветь от радости, задушить Хитарова в объятиях. Но нельзя быть мальчишкой именно тогда, когда старшие товарищи признали тебя взрослым, серьезным человеком. И, подавив в голосе дрожь, я сказал:

— Ты не беспокойся. Поручение ИК КИМа я выполню хорошо. Каким бы трудным оно ни было.

— Ну не таким уж непреодолимо трудным оно будет, — улыбнулся Хитаров. — Но вот на подготовку уйдет довольно много времени. Тебя надо как следует вооружить. Займется этим Вартанян. Вернешься в Москву, и сразу же за дело. Работать будешь уже не в агитпропе, а в западноевропейском отделе. Не возражаешь? Ладно, ладно, я просто пошутил. И еще одно, думаю, что понимаешь, говорить об этом никому не следует. Даже, — тут он легонько сжал мой локоть, — одной славной шотландской девушке.

— Уж будь спокоен!

— Ну то-то, дорогой!

Они с Шюллером проводили нас до самого «Орианта» и пожелали успешного продолжения поездки.

Я держался с ребятами как ни в чем не бывало. Будто я оставался всё тем же Муромцевым, который шестнадцать дней назад вместе с ними выехал из Москвы. А ведь за эти дни исполнилось два самых больших моих желания: Маргарет и настоящее важное дело. Долгожданная поездка в страну. Тогда я не думал, что одно исключает другое. Я ни о чем тогда не думал. Просто был очень счастлив.

Неприятности начались в Вагаршапате.

В этот маленький армянский городок, который был когда-то столицей Армянского царства, мы заехали на один день, чтобы осмотреть тамошние достопримечательности. Ну, прежде всего, первопрестольный собор, Эчмиадзин, построенный в 303 году при патриархе Григории Просветителе, и древние церкви Рипсиме, Гаяне и еще какие-то руины Звартноца.

Я считал, что мы зря тратим время, таская наших зарубежных друзей из храма в храм, где одинаково пахнет ладаном, воском и мышиным пометом, а со стен длиннолицые святые, явно пережившие голод в Поволжье, недоверчиво таращат на нас круглые, как блюдца, глаза. Вряд ли такой обстоятельный осмотр всех этих «святых мест» поможет секциям КИМа в их борьбе с международной буржуазией! Но вот Мамуд, например, был в полнейшем восторге и, замирая перед каждой аркой или дверной нишей, закатывал глаза и восклицал: «Excellent! Formidable!»[14].

Я спросил, что это его так разбирает, и Мамуд пустился в длиннейшие рассуждения о лаконизме и выразительности древнеармянского зодчества, о признаках наслоения разных эпох и национальных культур и т. п.

Но еще лучшую штуку отмочил Жансон.

Мы заканчивали осмотр кафедрального собора. Вокруг нас так и сновали статные попы в длинных черных рясах, с курчавыми холеными бородами. Наперебой рассказывали о благих деяниях Григория Просветителя. Алеша переводил, как умел. Даже вспотел, бедняга. Вышли из собора, и один из попов, махнув рукой в сторону длинных двухэтажных пристроек из серо-розового туфа, торжественно сообщил, что здесь находится резиденция верховного патриарха, католикоса всех армян.

— Ладно, — сказал я. — Католикос так католикос. А нам, пожалуй, пора.

Но пришлось еще задержаться возле бюста поэта и просветителя XIX века Рафаэля Патканяна, воздвигнутого перед зданием бывшей светской школы. Вот тут-то ко мне и подошел Жансон.

— Ты можешь устроить нам встречу с католикосом? — требовательно спросил он.

— Здравствуйте, — сказал я. — Только этого еще не хватало. На кой черт он тебе понадобился? Ты же, надеюсь, атеист?