В работах Д. Е. Аркина отчетливо выступает тенденция преклонения перед новейшим западноевропейским искусством при одновременном снижении русского и советского искусства. Поскольку Д. Аркин около 15 лет занимает положение руководящего идеолога <…> указанные тенденции принесли большой вред развитию советской архитектуры, а также архитектурной теории и критики <…> ошибки Аркина оставались не вскрытыми и приходится начинать их характеристику с более отдаленного времени. <…> в тот период Аркин выступал как проповедник «вещизма» и конструктивизма, представлявших упадочные буржуазные влияния, враждебные духу советского искусства.
И далее Михайлов давал емкие уничижительные характеристики всем работам Аркина, начиная со статьи 1920 года «Вещное искусство» (в стенограмме характерная опечатка: «Вечное») и заканчивая текстами Аркина о Грабаре и Юоне, вышедшими в 1947 году. Здесь и про «раболепие перед новейшим искусством капиталистического Запада» в связи с Тугендхольдом, в похоронах которого Аркин участвовал в 1928 году и предисловие к посмертной книге которого «Искусство Октябрьской эпохи» он написал в 1930-м. И про «апологетику фашистской архитектуры» в связи с серией статей Аркина «По городам Италии» в «Архитектурной газете» (1935–1936) и его рецензией на книгу Л. Ремпеля (1936). И про «монопольное положение» Аркина в Союзе архитекторов и в Академии архитектуры. И про «три вершины» русской архитектуры XVIII века — Растрелли, Баженов и Кваренги: из трех имен «только одно русское». И про то, что у Аркина русские архитекторы оказываются лишь «„интерпретаторами“ западноевропейских стилей»: «Баженов был, по словам Аркина, интерпретатором Перро — Габриэля — Суффло», а Захаров «выступает в качестве интерпретатора Леду». И т. д. Именно небольшой, «датской» (к 200-летию со дня рождения) статье Аркина о Баженове (1937)[451]
досталось больше всего — ей Михайлов посвятил несколько страниц своего отзыва и пришел к выводу, что она — «образец принижения русской национальной культуры и низкопоклонничества перед культурой Западной Европы»[452].Подобный отзыв Михайлова можно объяснить ревностью (если не ненавистью) к конкуренту. Их биографии отчасти схожи. Михайлов был на пять лет младше Аркина. Как и Аркин, он учился в МГУ, затем работал в ГАХНе и МАрхИ. С конца 1920‐х, вместе с И. Л. Маца, он был одним из теоретиков «пролетарской архитектуры»[453]
. Как и Аркин, в начале 1930‐х Михайлов начал выступать против формализма, но был гораздо более жестким: в статье о Чернихове он призвал «добить классового врага на архитектурном фронте»[454], а в книге «Группировки советской архитектуры» писал: «…только последовательная критика и разоблачение формалистических тенденций как в теории, так и в практике помогут их изживанию»[455]. В 1940‐е, на несколько лет позже Аркина, он начал заниматься русской классикой: сначала Старовым, а затем как раз Баженовым. При этом первая статья Михайлова о Баженове вышла в составленном именно Аркиным сборнике «Архитектурный архив»[456]. Спустя пять лет (когда Аркина уже не будет в Академии архитектуры) Михайлов выпустит свою большую монографию о Баженове, а позже и об Ухтомском[457].Но самое любопытное: когда был написан этот отзыв? Он не датирован; по словам Михайлова, он написал его «в свое время»[458]
. Судя по статьям Аркина и другим фактам, упомянутым Михайловым (в частности, книгу И. М. Нусинова «Пушкин и мировая литература», которая была подвергнута критике Фадеевым в июне 1947 года), отзыв был написан не ранее июня 1947 года, но скорее всего — уже после выступления Г. А. Симонова 29 июля. В июле или августе 1947‐го Михайлов был принят в штат Академии архитектуры в должности руководителя Сектора советской архитектуры Института истории и теории архитектуры[459]. Возможно, написание отзыва было его первым «заданием» в Академии. Или, наоборот, благодаря ему Михайлов и устроился на работу…История отношений Аркина с Михайловым получит продолжение, но об этом ниже.
24 декабря на своем последнем заседании Суд чести огласил приговор: Бунину и Былинкину было объявлено «общественное порицание», а Аркину — «общественный выговор». По счастью, самая суровая мера — передача дела в уголовный суд — не была применена.