Во всех этих статьях Аркин — уже один из главных героев. Он — «наиболее активный „идеолог“ космополитизма в архитектуре», «усердно пропагандировал наиболее махровые конструктивистские бредни» и «пытался представить советскую архитектуру лишь как одну из „разновидностей“ выдуманной им „мировой современной“ архитектуры, клеветнически приписывая ей пороки, свойственные загнивший буржуазной архитектуре» («Культура и жизнь»). Он — автор «клеветнической концепции о якобы подражательности русской архитектуры, ее несамостоятельности, ее зависимости от культуры буржуазного Запада», он «блуждает по „мировой“ архитектуре, пытаясь найти или изобрести какой-либо архитектурный мотив, якобы повторенный русскими архитекторами» («Советское искусство»). Он, «выдавая себя за ученого „теоретика“ <…> одновременно бил по двум фронтам: по изобразительному искусству и архитектуре. Охаивание советской архитектуры было его излюбленным методом. Двурушническая борьба с советскими зодчими было его любимым приемом. Курс на архитектуру империалистической Америки был его прямым курсом. <…> Возводя клевету на великих русских зодчих, Аркин фальсифицирует историю, всячески стараясь провести „теорийку“ о якобы иноземном происхождении русской национальной архитектуры» («Вечерняя Москва»). Он — «самоуверенный и глубоко беспринципный делец, которому не дороги и чужды интересы русской, советской культуры, лжеученый, вросший всеми своими корнями в гнилую почву фальшивого буржуазного космополитического „искусствознания“» («Разоблачить носителей…»). Наконец, он «сознательно уклоняется от марксистской разработки проблем, связанных с освоением прогрессивного национального наследия в архитектуре» и «не придерживается партийной линии, <…> продолжает активно отстаивать буржуазное содержание и формалистическую методологию космополитической „науки“» (М. Рзянин).
Ил. 70. Журнал «Архитектура и строительство». 1949. № 3. Обложка
Поражает общий истеричный тон авторов, иногда переходящий в откровенное хамство: «беспринципный делец», «лживое перо», «наглая клевета», «люди без рода и племени» — такого сам Аркин в своих обвинительных статьях 1930‐х все же не допускал. Характерны также некоторые текстологические особенности этих статей. Их уничижительная лексика: «статейка», «теорийка», «идейка», «книжонка»… Их почти физиологические описания: «усердно пресмыкался», «копался в сомнительных литературных источниках»… И наконец, обилие кавычек, в которые заключались самые разные слова: «идеолог», «труд» (в значении — статья, книга), «творчество» (по отношению к Леду), «искусствознание» (буржуазное), «теоретик» (про Аркина) и т. д. Кавычки не только пародировали, но и разоблачали. По замечанию В. Паперного, кавычки в архитектурном дискурсе того времени «появляются всякий раз, когда слово так или иначе связано с миром Зла. Кавычки как бы подчеркивают, что в том антимире все наоборот… Такое употребление кавычек в каком-то смысле можно уподобить употреблению ритуальных магических знаков… Кавычки призваны лишить вражеское слово его силы»[531]
.Ил. 71. Статья А. Перемыслова «„Идеолог“ космополитизма в архитектуре Д. Аркин» в журнале «Архитектура и строительство». 1949. № 3. С. 6
Но что самое примечательное — все эти статьи написаны будто под копирку: одни и те же цитаты, одни и те же обвинения, одни и те же формулировки. Впрочем, были, конечно, и отличия: например, в «Культуре и жизни» Р. Я. Хигер «лакейски пресмыкался», а в «Вечерней Москве» — «холуйски пресмыкался».
Что касается непосредственно Аркина, то практически все обвинения во всех публикациях повторяют тезисы А. И. Михайлова, подготовленные для Суда чести! В особенности это касается статьи Перемыслова в «Архитектуре и строительстве» — большом обзоре творческой деятельности Аркина начиная с 1920‐х годов. Она подвела итог всем предшествующим публикациям, при этом — была сдана в печать уже после решения об увольнении Аркина из Академии архитектуры. Здесь говорилось и про статью «Вещное искусство», и про Тугендхольда, и про Грабаря с Юоном, и про «апологию человеконенавистнической „культуры“ фашизма», и про «монопольное положение Аркина» в Академии архитектуры, и, конечно, про Баженова и Захарова как «интерпретаторов» французской архитектуры. И т. д. и т. п. И вновь те же цитаты и те же формулировки. Статья Перемыслова выглядит как слегка измененный вариант отзыва Михайлова. Но как так получилось, что она подписана именем Перемыслова?