Хит издает странный звук и крутит головой.
– Что? – спрашиваю я немного резко.
– Просто… ты знаешь, что все равно ей врешь.
– Я никогда не говорила, что стремлюсь победить на кастинге. Это не ложь, если…
Он поднимает обе руки.
– Послушай, я не хочу с тобой спорить. Отправлять, не отправлять заявку – решать тебе. Но не обманывай себя в том, что ты делаешь. – Он вспрыгивает с земли.
– Я не обманываю себя, просто стараюсь не причинить никому боль.
– А себе?
Я делаю глубокий вдох, но стискиваю зубы, чтобы не сказать то, о чем потом пожалею.
– Серьезно? Без комментариев?
Я борюсь с желанием обхватить себя руками, защищаясь от его слов.
– Боюсь, ничего приятного я не могу тебе сказать прямо сейчас.
– Ну и что? Это меня никогда не останавливает.
– Может, и зря, – говорю я с чуть большим жаром, чем собиралась.
Уголки его рта приподнимаются друг за другом.
– Это прозвучало не очень мило, Брук.
– Перестань меня поддразнивать.
– Перестань быть такой вспыльчивой. В конце концов, какое тебе дело до того, что я говорю или думаю?
Я изумленно смотрю на него.
– Конечно, меня волнует, что ты думаешь. Ты мой…
Его улыбка исчезает в тот же миг, как хмурюсь я.
Конечно, я ступаю на небезопасную территорию, пытаясь обозначить что-либо, существующее между нами, но, поскольку он только что уличил меня в нечестности, не могу взять свои слова обратно.
– Ты – мой друг, – заканчиваю я.
Он пытается отвести взгляд, но я замечаю болезненную гримасу, на миг исказившую его лицо, прежде чем он успевает взять себя в руки.
– Пожалуйста, не думай ничего плохого. – Невыносимо видеть печаль, которой он всегда окружает себя, даже если пытается скрыть ее под маской гнева. – В этом нет ничего плохого. Ты – единственный человек в моей жизни, с которым я могу быть откровенной. Я говорю с тобой о своей семье и своих чувствах. Я даже рассказываю тебе о своих кошмарах. – Во всяком случае, о многих. – Я знаю, мы не можем изменить прошлое, но мне легче оттого, что ты есть в моей жизни. С тобой я не чувствую себя такой одинокой. Разве… разве не то же самое я делаю для тебя?
Он поднимает взгляд, но оставляет мой вопрос без ответа, вместо этого задавая свой.
– Думаешь, стало бы легче? Если бы знать все о той ночи?
Я содрогаюсь.
– Ты что-то знаешь…
Он прикасается к моей руке и качает головой, перебивая меня.
– Нет, просто говорю. Меня ведь тоже мучают всякие мысли. Наверное, я всегда думал, что правда может оказаться хуже, чем ночные кошмары. По крайней мере, те, от которых мы можем проснуться.
– Хуже, если они преследуют тебя, даже когда ты не спишь, – говорю я.
Он замолкает, и у меня в животе разливается какая-то тяжесть.
– Я не хочу сказать, что мои кошмары страшнее твоих. Я знаю, это не так…
– Брук. Все в порядке. – Он больше не тянется ко мне, но в его словах столько нежности, что на душе теплеет. – Значит, друзья, да?
– Я имею в виду, что мы, конечно, вынуждены это скрывать, но… – Я повожу плечом, испытывая внезапную и необъяснимую робость.
Он качает головой и вплотную приближается ко мне, и у меня перехватывает дыхание, когда его руки обхватывают мои бедра.
– Просто на этот раз постарайся быть таким другом, который не сломает мне нос, идет?
Когда он сгибает колени, готовясь поднять меня, улыбка расцветает на моем лице, и, клянусь, у него вырывается вздох восхищения при виде такого счастья.
Глава 27
Поздним вечером пятницы я смотрю на дерево в одиночестве, терзая зубами нижнюю губу и пытаясь убедить себя, что полная луна над головой – это то, что нужно. Мало того что я смогу четко видеть каждую ветку, карабкаясь наверх, так еще и при падении меня будет сопровождать картинка, залитая лунным светом. В последнее время у меня все реже случаются головокружения – и когда Хит поднимает меня, и когда я взбираюсь на дерево сама. В первом случае помогает то, что он постоянно говорит со мной, пока я зависаю в воздухе, и тем самым словно привязывает к земле своим голосом, даже когда я чувствую себя в милях от нее.
Я выискиваю глазами прямую линию, вырезанную на стволе, которая служит десятифутовой отметкой, и мне кажется, будто я слышу, как Хит подбадривает меня, когда делаю вдох и тянусь к первой ветке.
Нет. Совсем не легкая, но я все равно поднимаюсь.
У меня слегка дрожат коленки, когда я стою на нижней ветке и смотрю вверх, как будто Хит говорит со мной, а не его голос в моей голове.
Я не опускаю голову, но глаза смотрят вниз, и мне кажется, что земля начинает крениться.
Я прижимаюсь щекой к грубой коре и заставляю глаза вернуться к заветной линии, отмечающей высоту, на которую даже Хит не смог бы меня поднять.