Даже если я упаду

Я останавливаюсь на желтый сигнал светофора. Телефон надрывается, поскольку мама перезванивает в ту же секунду, как попадает на мою голосовую почту. Я поглядываю на него всякий раз, когда пронзительный, старомодный, повторяющийся рингтон заливает салон машины, но мои пальцы даже не дергаются, чтобы взять трубку. Я не знаю, что сказать маме, да и смогу ли скрыть слезы, которые до сих пор меня душат. Не глядя на телефон, я наконец протягиваю дрожащую руку, чтобы его отключить. Я должна выбросить из головы мысли о Хите. Потом перестать думать о том, что сказал Джейсон. И уж тогда сочинять оправдание для мамы за то, что опоздала, не позвонила и не отвечала на звонки.

Только после этого я смогу вернуться в свою комнату, свернуться калачиком на кровати и, если не шуметь, поплакать так, что никто не узнает.

Все гораздо хуже, чем я себе представляла, когда, проезжая мимо забора и сворачивая за угол, я поднимаюсь по длинной красной грунтовой дороге к нашему дому. Мама вырывается из папиных объятий и сбегает вниз по ступенькам крыльца, сжимая в руке телефон так крепко, что белеют костяшки пальцев. Еще издалека я вижу, как слезы струятся по ее щекам. Отец поднимается на верхнюю ступеньку, но не уходит и выжидающе смотрит на меня.

Я слышу, как мама всхлипывает, и спешу ей навстречу. Мне не нужно изображать липовое чувство вины и раскаяние за то, что заставила ее – и папу, и Лору – пройти через это.

– Мам, прости, я так виновата. Экран телефона разбился вдребезги, и я не могла ответить… – Мучительно крепкие объятия, которых я ожидала от ее вскинутых рук, оборачиваются звонкой пощечиной.

– Кэрол! – кричит папа с крыльца, когда все мое тело сотрясается от удара.

Рука взлетает к щеке, горячей и пульсирующей под моей ладонью, когда я поворачиваюсь к маме. Потрясение блокирует всякую боль. Никто и никогда меня даже пальцем не тронул. Родители не шлепали меня в детстве, и укусы – это худшее, что мы с Джейсоном и Лорой позволяли по отношению друг к другу. На мгновение происходящее кажется нереальным, пока я не встречаю маминых глаз, наполненных слезами.

Ее трясет мелкой дрожью. Она шевелит дрожащими губами, но не может произнести ни слова. Я тоже теряю дар речи, но поднимаю телефон и показываю ей экран, который растоптала собственной пяткой несколько минут назад, остановившись всего в миле от дома. Мамин взгляд устремляется к телефону, и она судорожно втягивает воздух. Я невольно вздрагиваю, когда она тянется ко мне, но на этот раз обвивая меня руками и прижимая мою голову к своей. Она что-то говорит, но слов не разобрать сквозь слезы. Я обнимаю ее в ответ, снова и снова бормочу извинения и уверяю ее, что Джейсон в порядке, но не плачу.

Спустя какое-то время папа размыкает наши объятия, и мама не противится, но только потому, что тотчас вцепляется в него. Уже в доме папа предлагает ей пойти умыться, и она кивает, напоследок оборачивая ко мне свое заплаканное лицо. Когда она поднимается наверх, я прохожу в гостиную, мечтая о том, чтобы земля разверзлась и поглотила меня. Я смотрю, как отец провожает взглядом свою убитую горем жену, и голова сама падает на грудь.

Половицы скрипят, когда он, обойдя вокруг дивана, приближается ко мне, пока в поле моего зрения не попадают его истоптанные рабочие ботинки.

Мама, может, и ударила меня, но я ожидаю, что папа отчитает меня словом за мой проступок. Вместо этого я оказываюсь в его крепких руках, которые сжимают меня чуть сильнее, чем нужно.

– Не хочешь сказать, где была?

– В тюрьме, – отвечаю я, стараясь не думать о том, как давно папа не держал меня в объятиях.

– А еще где была – не хочешь мне рассказать?

Я утыкаюсь лицом в его выцветшую рубашку из шамбре[23], чтобы заглушить свой голос.

– Нет.

– Бруклин Грейс.

Я слышу, как грохочет мое имя у него в груди. Он не отпускает меня, держит все так же крепко, но отпустит, если я не отвечу.

– Мне не хотелось сразу ехать домой, поэтому я долго сидела в машине на тюремной парковке. – Не будь мое лицо прижато к его груди, я бы пропустила его резкий вдох. Но я его чувствую, и мне кажется, что именно так разбивается сердце.

– Больше так не делай. Ни с мамой. Ни со мной.

Я киваю ему в грудь и чувствую, как его ладонь ложится мне на голову, прежде чем он, наконец, отпускает меня.

– Покажи мне свой телефон.

Трубка все еще при мне, так что нужно лишь пошевелить рукой. Натруженными мозолистыми руками, куда более сильными и умелыми, чем мои, он осторожно забирает у меня телефон, приподнимает его на уровень моих опущенных глаз.

– Выглядит разбитым.

– Да, сэр. – Если он спросит, намеренно ли я его разбила, мой ответ будет таким же.

– Я достану тебе новый экран, и посмотрим, исправит ли это ситуацию.

Мои глаза медленно поднимаются, пока не встречаются с его глазами, такими же сочно-карими, как у Лоры.

Его свободная рука повисает в воздухе, словно раздумывая, а потом он нежно потирает мою пульсирующую щеку большим пальцем.

– Она не права в том, что ударила тебя.

У меня дрожит подбородок.

– Она переволновалась, – говорю я. – Из-за Джейсона. Из-за меня.

Папа качает головой.