Композитор мог теперь надеяться, что шум, поднятый вокруг его личной жизни, постепенно заглохнет и к нему «вернется столь необходимое для творчества вдохновение», как писал он Жаку Дюрану 18 августа. К счастью, имя Дебюсси появлялось в газетах лишь в хронике происшествий. Теперь композитору уже не надо было годами ждать исполнения его сочинений. Так, Рикардо Виньес 10 февраля сыграл «Маски» и «Остров радости». Квартет для двух скрипок, альта и виолончели регулярно включали в программы концертов, а опера «Пеллеас и Мелизанда» выдержала весной 1905 года целых пять представлений. Известные пианисты и певцы, выступавшие в Париже и по всей Франции, исполняли произведения Дебюсси. Молодой пианист Морис Дюмесниль 14 декабря исполнил «Посвящение Рамо», вторую пьесу из первой серии музыкальных пьес «Образы», на концертах под названием «Вечера искусств». Три дня спустя в консерватории благодаря ее новому директору Габриэлю Форе была исполнена прелюдия «Послеполуденный отдых фавна». Что же касается симфонических эскизов «Море», на которые композитор возлагал большие надежды, то их первое исполнение состоялось на концерте Ламурё 15 октября 1905 года и было неоднозначно встречено даже теми музыкальными критиками, кто обычно благосклонно относился к музыке Дебюсси. Вот что писал Пьер Дало в газете «Le Temps» 24 октября:
«Если бы автором музыки был кто-то другой, а не господин Дебюсси, то три части “Моря” меня бы очаровали. Сравнивая это произведение с другими его работами, я не испытываю большого восторга… Почему я разочарован? <…> Мне кажется, что Дебюсси только хотел продемонстрировать чувства, вместо того чтобы правдиво, естественно и глубоко их пережить. Когда я слушал яркое и красочное произведение Дебюсси, у меня впервые сложилось впечатление, что я нахожусь не на природе, а перед репродукцией, изображающей природу. Прелестная, изысканная и утонченная, искусно изготовленная, но все же репродукция… Я не слышу, не вижу, не чувствую моря».
Мнение Жана Шантавуана[125]
также было неоднозначным: «Думаю, что даже у слишком требовательного слушателя эта музыка не может не вызвать в памяти тысячу воспоминаний и давно забытых впечатлений. Этот слушатель удивляется тому, что стоит лишь сверкнуть солнечному лучу, всплеснуться волне, удариться об утес и затихнуть в прибрежном песке, который лижет придонная волна, как воспоминания оживают в его душе. Эти эскизы часто напоминают причудливые, забавные, но поверхностные и разрозненные осколки калейдоскопа». Однако были и другие критики, которые приняли «Море» на ура. «“Море”, как мне кажется, открыло новую фазу в музыкальной эволюции господина Дебюсси: его творчество приобрело более мужественный характер. Оно стало более ярким и красочным, с четко очерченными линиями и направлениями… Складывается впечатление, что господин Дебюсси, который особенно пытливо искал новые звуковые возможности, представил в этом произведении в весьма сжатой и ясной форме итог своих изысканий. Эта музыка близка к абсолютной гармонии, что характеризует настоящий шедевр…» — писал Мишель Димитри Кальвокоресси[126] 22 октября. Некоторая часть публики с таким же воодушевлением восприняла музыку композитора. Дебюссизм как направление в музыке свидетельствовал о том, какое большое влияние, возможно даже невольное, оказал композитор на музыку своего времени. Это влияние давало повод также и для насмешек: вслед за статьей Жана Лорена «Пеллеастры» 15 сентября появилась публикация Камилла Моклера, в которой чувствуется некое раздражение, которое испытывает почитатель композитора:«Это весьма странная болезнь: похоже, что за три года она принесла немало вреда многим молодым музыкантам. В особенности она свирепствовала среди музыкальных критиков. Это привело к тому, что многие из них окончательно сошли с ума от злости. Раньше они представляли собой весьма скучную, но довольно мирную секту, теперь дебюссизм полностью изменил их поведение…
На протяжении многих лет я думал, что и меня поразила эта болезнь. Хочу сказать, что все это время я обожал музыку Дебюсси. И сейчас не отказываюсь от моих чувств. Можно поверить, что я не совсем излечился от этой болезни, поскольку невеселая картина ее губительных последствий не мешает мне с наслаждением слушать “Ноктюрны” или “Пеллеаса и Мелизанду”. Однако я теперь ясно вижу, что есть две формы болезни под названием дебюссизм. У того, кто просто любит композитора, первая форма заболевания, а у того, кто любит его с неистовой силой, — вторая. Я не называю Бетховена толстокожим. Я не считаю Берлиоза антимузыкантом. Я не наношу направо и налево удары кулаками и ногами: выходит, что у меня первая форма болезни… Должен признаться, что я недостаточно тонко разбираюсь в музыке. Мне, простому литератору, непозволительна такая роскошь, как вторая форма этого опасного заболевания.